Агнес заставила себя повернуться к мужчине на костылях.
— Вы Боб?
— Нет, избави Бог, я не Боб. — На его лице снова появилась гримаса, означавшая улыбку. — Я Энди Риппон. — Он подошел ближе, и Агнес еще отчетливее увидела его изуродованные черты. — Вы слышали о нашем Бобе-ругателе?
— А как же, конечно. — На этот раз она улыбнулась без всяких усилий. — Еще я знаю о Козлике. А это… — Агнес взглянула на мужчину в кресле напротив. — Это Макс-шалун.
Вокруг громко, от души засмеялись.
— Вон там, посмотрите, у стола, это наш Козлик.
— Да-да, вижу, он такой умный.
— Верно, поумнее многих из нас. Видите ту картину на стене? Это он нарисовал.
Агнес повернулась и взглянула на дальнюю стену. Она снова не поняла, что на ней изображено, но ее больше занимала практическая сторона: как удалось калеке добраться до потолка, ведь картина простиралась по всей стене сверху донизу.
— Мы поднимали его на платформе, — словно прочитав ее мысли, ответил Энди. — Он рисует еще одну картину в игротеке.
— Ну, расскажите нам о подполковнике, — попросил Макс. — Он ведь такой богатый. А какой у него дом? Каким он был раньше? Ну и все такое.
Боже! Как ей описать дом и рассказать о его жизни? Как объяснить этим людям, что она в жизни не встречала другого такого красавца? Он имел репутацию сердцееда, а еще был обаятельным и сердечным, да, именно сердечным.
— Дом у него очень большой. — Она слышала свой голос как бы со стороны.
— А комнат сколько?
— Ну… — Агнес на секунду задумалась. — Думаю, не меньше тридцати.
Голова Макса задергалась.
— Скажите, пожалуйста! Тридцать комнат, с ума сойти. Вот это да! А парк есть?
— Чего зря спрашивать, — вмешался Энди Риппон. — Дураку понятно, что у дома, где тридцать комнат, не может не быть парка.
— Да, парк там тоже есть.
— А ферма?
— Нет, фермы нет. — Она вновь повернулась к Максу. — Есть только две коровы, утки, куры, козлы и…
— А свиньи? Мне свиньи нравятся. Врут, что они грязнули, вовсе нет. Мой отец держал свиней. У них, как у кроликов, есть отдельные места, где они, ну, вы понимаете, делают свои дела.
— Заткнись, Макси, ты уже надоел со своими свиньями, хватит о них трепаться, а то получишь такую оплеуху, что окажешься в своем свинарнике.
Все рассмеялись, не отставал от других и Макс.
Агнес казалось, что их беседа длится бесконечно. Ее познакомили с Бобом-ругателем, потом с Козликом и его родителями. Агнес поражало, что они могли оставаться такими жизнерадостными, а еще ее потрясли светившиеся живым умом глаза их сына.
В этот момент в комнату вошли еще двое мужчин. Одним из них был Чарльз, а при виде другого Агнес едва сдержала рвущийся из груди крик: «Нет, о нет!». Спутник Чарльза замер на месте. Агнес видела, как ее муж, полуобернувшись, положил руку на плечо брата и слегка подтолкнул его вперед.
— Я же оставил тебя в комнате ожидания. — Голос Чарльза звучал напряженно.
— Мне стало скучно ждать, вот я и решила пройтись. И очень рада, потому что эти джентльмены, — она махнула рукой в сторону своих собеседников, — оказались такими приветливыми.
— А как же иначе, мэм, — Энди Риппон нарушил молчание, державшее в явном напряжении молодую женщину, подполковника и его брата. — Ну, Макс трепался, как обычно. Его было просто не удержать.
Снова воцарилось молчание. Теперь Агнес смотрела прямо в лицо этого знакомого незнакомца, у которого прежними остались только глаза. Кроме правой щеки и уха, его лицо было обезображено, что еще более подчеркивал рот, напоминавший щель. Правда, нижняя губа, в отличие от верхней, еще имела какую-то форму, но кожу на ней избороздили шрамы, как и всю левую сторону лица. Казалось, будто кожу собрали из кусочков и сшили, но как-то неаккуратно. Восстановленный участок доходил до уголков глаз. Кожа на лбу хоть и не носила следов ожогов, но была нездорового, землистого оттенка. С правой стороны головы шла широкая полоса каштановых волос, а остальные волосы были темными, почти черными и слегка вились у корней.
Теперь ей стало ясно, почему он так упорно не хотел показываться ей. Ах, Реджи, бедный Реджи! «Мой милый, дорогой, что же мне сказать тебе? Где взять силы, чтобы заговорить?»
— Здравствуй, Реджи. — Агнес не узнала своего голоса.
— Прошу, пожалуйста, сюда, — сказал он, почти не двигая ртом. Резко повернувшись, он вышел из комнаты.
Чарльз подошел к ней и взял за руку.
— Не переживайте, мэм, — заметил Макс, — так часто бывает, верно, Энди?
— Да, мэм, — подтвердил он, — так часто бывает. Но подполковник с собой справится. И похоже, для него это много значит, как вы считаете, сэр? — обратился Энди к Чарльзу.
— Возможно, вы и правы, — задумчиво ответил Чарльз и вывел Агнес из комнаты.
— Удовлетворена? — спросил Реджинальд, когда они оказались в его спальне.
— Да, Реджи, да, — с усилием проговорила она. — Я довольна, что оказалась права. Мне с самого начала следовало прийти сюда и быть рядом. И это несправедливо, что ты запрещал мне приходить, потому что в душе ты остался прежним, несмотря ни на что.
— Нет, будь я проклят, нет!
— Реджи, Реджи, — тихо сказал Чарльз.
— А ты заткнись! — бросил он брату. — Что ты можешь знать обо всем этом? Только они, что там, внизу, способны меня понять. Они все прошли через это. Давайте прогуляемся здесь. Посмотришь, что тут и как, может быть, тогда мой вид не будет столь впечатляющим.
— Прекрати, ради Бога!
— Слушай, Чарли, я просил тебя не привозить ее сюда, разве не так? А ты что сделал?
— Она всегда приезжала со мной и сидела в комнате ожидания. Тебе не кажется, что два с половиной года достаточно большой срок, чтобы устать от бесцельного сидения и ожидания?
Реджинальд медленно повернул голову и посмотрел на Агнес. Та пробормотала что-то похожее на: «Прости». Он отвернулся и отошел к окну.
— Расскажи ей о нашем совещании.
Агнес вопросительно взглянула на мужа, и он объяснил ей, о чем шла речь на их совещании.
— Ах, нет-нет! — воскликнула она и, забыв о том, что перед ней уже не прежний Реджи, подошла к нему и повернула его к себе лицом. — Зачем ты это сделал? Это же твой дом, когда-нибудь ты в него вернешься.
— Нет, Агнес, нет, — он назвал ее полным именем, а не Эгги, и это подчеркивало бесповоротность решения. — Как сказал Чарли, у меня здесь будет своего рода должность. Я нужен здесь.
— Ты нужен дома. Ты можешь взять с собой Флинна. А прислуга в доме встретит тебя с распростертыми объятиями.
— И я стану жить за каменной стеной, как предложил Чарли, не покидая имения. Но, Агнес, подумай, что это будет за жизнь? В ней и сейчас радости мало, но здесь по крайней мере есть хоть какой-то смысл жить, и никто при встрече не отворачивается и не пугается. А еще люди здесь продолжают смеяться, и никто никого не жалеет. Самое ужасное: чувствовать, что тебя жалеют. Жалость окружающих усиливает ощущение неполноценности. Это самое страшное.
