было бы разлучить; и вы же не гневаетесь на меня: у вас нет причины не любить меня, вы сами это признаете. Дорогой дядя! Пришлите мне доброе слово завтра и позвольте увидеться с вами, где вам будет угодно, только не в Скворцах. Я знаю, свидание вас убедит, что я не таков, как мой отец: по его уверениям, я больше ваш племянник, чем его сын; и хотя у меня есть дурные свойства, которые делают меня недостойным Кэтрин, она мне их прощала, и ради нее вы простите тоже. Вы спрашиваете, как мое здоровье? Лучше. Но покуда я лишен всякой надежды, покуда обречен на одиночество или на общество тех, кто никогда меня не любил и не полюбит, как могу я быть весел и здоров?»
Эдгар, хоть и сочувствовал мальчику, не мог уступить его просьбе, потому что ему самому не под силу было сопровождать мисс Кэтрин. Он ответил, что летом, может быть, они увидятся, а пока что он просит Линтона и впредь время от времени писать ему; и добавлял те советы и утешения, какие можно подать в письмах — потому что он отлично знал, как тяжело положение племянника в семье. Линтон сдался; однако, не будь на него узды, он, верно, все испортил бы, превращая свои письма в сплошную жалобу и нытье. Но отец зорко следил за ним — и, конечно, настаивал, чтоб ему показывали каждую строку, приходившую от моего господина. Так что, вместо того чтоб расписывать всячески свои личные страдания и печали — предмет, всегда занимавший первое место в его мыслях, — Линтон плакался на жестокое принуждение жить в разлуке с нежным другом, и мягко намекал, что мистер Линтон должен поскорее разрешить свидание или он начнет думать, что его нарочно обманывают пустыми обещаниями.
Кэти была ему сильной союзницей дома; и обоюдными стараниями они в конце концов склонили моего господина разрешить им раз в неделю, под моим надзором, совместную прогулку — верхами или пешком — в полях, прилегающих к Мызе; потому что настал июнь, а мистер Эдгар все еще был слишком слаб. Хоть он каждый год откладывал на имя дочери часть своего дохода, у него, естественно, было желание, чтоб она могла удержать за собой — или вернуть себе со временем — дом своих предков; а он видел, что на это ей давал надежду только брак с наследником его земель. Он не имел представления, что тот угасает почти так же быстро, как он сам; да и никто, я думаю, этого не подозревал: ни один врач не навещал Грозовой Перевал, никто не виделся с мастером Хитклифом и никто не мог доложить нам, как его здоровье. Я же, со своей стороны, стала думать, что ошиблась в своих предсказаниях и что мальчик и впрямь поправляется, если заводит разговор о поездках и прогулках по полям и так упорно преследует свою цель. Я не могла вообразить себе, что отец способен так дурно и так деспотически обращаться с умирающим сыном, как обращался с Линтоном Хитклиф, принуждая мальчика, о чем я узнала только много позже, к этому показному нетерпению: он тем настойчивей домогался своего, чем неизбежнее смерть грозила вмешаться и разрушить его алчные и бессердечные замыслы.
XXVI
Лето было в разгаре, когда Эдгар скрепя сердце уступил их просьбам, и мы с Кэтрин отправились верхами на первую нашу прогулку, к которой должен был присоединиться ее двоюродный брат. Стоял душный, знойный день — несолнечный, но облака, перистые и барашковые, не предвещали дождя; а встретиться условились мы у камня на развилке дорог. Однако, когда мы туда пришли, высланный вестником мальчонка подпасок сказал нам:
— Мистер Линтон уже двинулся с Перевала, и вы его очень обяжете, если пройдете еще немного ему навстречу.
— Видно, мистер Линтон забыл главное условие своего дяди, — заметила я, — мой господин велел нам держаться на землях, относящихся к Мызе, а здесь мы уже выходим за их пределы.
— Ничего, мы тут же повернем коней, как только встретимся с ним, — ответила моя подопечная, — пустимся сразу в обратную дорогу, это и будет наша прогулка.
Но когда мы с ним встретились, — а было это всего в четверти мили от его дома, — мы увидели, что никакого коня у Линтона нет; пришлось нам спешиться и пустить своих попастись. Он лежал на земле, ожидая, когда мы подойдем, и не встал, пока расстояние между нами не свелось к нескольким ярдам. И тогда он зашагал так нетвердо и так был бледен, что я тут же закричала:
— Мистер Хитклиф, да где же вам сегодня пускаться в прогулки! У вас совсем больной вид!
Кэтрин оглядела его с удивлением и грустью: вместо радостного возгласа с губ ее сорвался крик испуга, вместо ликования по поводу долгожданной встречи пошли тревожные расспросы, не стало ли ему еще хуже?
— Нет… мне лучше… лучше! — через силу выговорил Линтон, дрожа и удерживая ее руку, словно для опоры, между тем как его большие синие глаза робко скользили по ее лицу; они у него так глубоко запали, что их взгляд казался уже не томным, как раньше, а диким, отчужденным.
— Но тебе стало хуже, — настаивала Кэти, — хуже, чем когда мы виделись в последний раз; ты осунулся и…
— Я устал, — перебил он поспешно. — Слишком жарко для прогулки, давай посидим. И потом по утрам у меня часто бывает недомогание, — папа говорит, это от быстрого роста.
Нисколько не успокоенная, Кэти села, и он расположился рядом с нею.
— Почти похоже на твой рай, — сказала она, силясь казаться веселой. — Помнишь, мы уговорились провести два дня таким образом, как каждый из нас находит самым приятным? Сейчас все почти по-твоему — только вот облака; но они совсем легкие и мягкие, — даже приятнее, чем когда солнце. На той неделе, если сможешь, ты поедешь со мною в парк Скворцов, и мы проведем день по-моему.
Линтон, как видно, запамятовал и не понял, о чем это она; и ему явно стоило больших усилий поддерживать разговор. Было слишком очевидно, что какого бы предмета она ни коснулась, ни один его не занимал и что он не способен принять участие в ее затее; и Кэти не сумела скрыть своего
