Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - Гортнер Кристофер Уильям

– Ты осмелилась явиться перед моим священным присутствием, прийти в мои покои, чтобы здесь нести это богохульство?! – проревел он. – Прочь с моих глаз! Убирайся! Беги следом за своим братцем. Беги в Неаполь, спрячься с ним под лестницей и молись Богу, чтобы твоего дядюшку не застали врасплох, как Лодовико Моро!

– Нет, папочка! – закричала я, увидев, как отпрянула Санча.

Но когда я двинулась к ней, он выставил руку, удерживая меня.

– Убирайся! – приказал он. – Ты больше никогда не будешь плести свои интриги в Риме. Убирайся! Немедленно!

– Нет, – ответила она, хотя в ее голосе и появилась дрожь.

– Ты уберешься, можешь не сомневаться. Уедешь в этот самый час. Иначе я прикажу вышвырнуть тебя на площадь в нижней рубахе, и ты пойдешь в свой Неаполь босиком.

Она бросила дерзкий взгляд на меня и повернулась к дверям, у которых стоял окаменевший от страха мажордом.

– Проследите, чтобы ее высочество имела надлежащее сопровождение! И ни при каких обстоятельствах Джоффре не должен уехать с ней. Если Неаполь не желает оставлять при мне своих родственников, то и я не собираюсь отправлять туда своих.

Санча вышла не обернувшись. Когда дверь за ней закрылась, папочка пробормотал:

– Я не знал. Альфонсо – негодяй и трус, если поверил в такую ложь про нас…

– Про вас, – прошептала я. – В ложь про меня он не верил.

Мимо него я направилась к двери, которая, казалось, была на другом конце света.

– Я этого не допущу! – раздался у меня за спиной крик папочки. – Ты не поедешь за ним. Я тебе запрещаю! Ты меня слышишь? Запрещаю!

Как и Санча только что, я не обернулась.

– Лукреция, твоя очередь. Ты будешь играть или нет?

Я неохотно отвернулась от сводчатого окна к столу, на котором лежала шахматная доска из слоновой кости с драгоценными камнями. Джоффре ссутулился на стуле и в ожидании оттягивал нижнюю губу. Моя рука замерла над белым ферзем. Я хотела было сделать ход, но брат воскликнул:

– Сюда нельзя! Посмотри на мою ладью – она заберет твоего ферзя, и ты проиграешь партию.

Он надул губы, выставляя свою редкую бородку, которую пытался отрастить явно для того, чтобы скрыть прыщи на подбородке. Почти в восемнадцать он выглядел нескладным подростком. Чезаре или Хуан в его возрасте были другими.

– Тебе все равно – ты ни на что не обращаешь внимания. Я думал, поездка в Сполето будет для нас развлечением, но ты только вздыхаешь и смотришь в это окно.

– Это несправедливо, – сказала я, уязвленная верностью его слов. – Папочка послал меня сюда надзирать за городом, потому что нас неминуемо ждет война. Это почетный пост, и я должна исполнять свои обязанности.

Я и в самом деле приняла предложение папочки, который назначил меня губернатором этого умбрийского города, и проводила последние дни лета внутри внушительной крепости, громоздившейся над скоплением домов и улочек. Из окон открывался вид на каштановые рощи и поля увядших маков. Я здесь властвовала волею моего отца, зачитывала его бреве [79] городской знати, разбирала жалобы, выслушивала петиции и попутно обеспечивала надежную позицию города в обороне Рима. Аудиенции я давала в большом дворе под портиком, меня услаждали речами, комплиментами и трапезами; я слышала почтение в приветствиях старейшин, видела благоговение в готовности прислуживать мне их пышнотелых жен. И ничто из этого не имело значения.

Джоффре закатил глаза и своей ладьей снял моего ферзя. Он не хуже меня знал, что нас отправили сюда в роли привилегированных пешек в борьбе между Неаполем и Римом. Когда Санча, изрыгая пламя, вернулась ко двору короля Федерико, эта борьба еще более обострилась.

Поначалу я отказывалась выслушивать объяснения папочки. Заперлась в палаццо Санта-Мария ин Портико и рвала его записки, отсылала прочь миротворцев-секретарей. Все двери были под наблюдением, я не могла даже выскользнуть, чтобы побывать у сына в доме моей матери, хотя и тосковала по нему, думала, что найду в нем утешение среди мучительных волнений.

По мере того как рос мой живот и приходило осознание реальности – я, брошенная жена, заперта в роскошной клетке! – росла и моя ярость. А потому, когда папочка прислал мне декрет о назначении меня губернатором Сполето, возложив на меня титул и обеспечив возможность бегства, я не колебалась. Папочка дал мне в сопровождающие Джоффре и кортеж. Я уехала молча, пряча свой страх перед тем, что Чезаре и в самом деле сможет продавить свои намерения, невзирая на заверения папочки в обратном и на мое отчаяние. Ведь Альфонсо бежал, не сказав мне ни слова! У себя в покоях я плакала, бранила и проклинала мужа, обвиняла его перед моими дамами за то, что он обманул меня, использовал, чтобы умасливать моего отца, а сам выскользнул через заднюю дверь. И все же я цеплялась за надежду. Сполето находился в двух днях езды от Рима: достаточно далеко, чтобы смягчить мое унижение, но слишком близко, чтобы чувствовать себя в безопасности. Случись что, я бы не смогла быстро вернуться в Вечный город. Я решила, что в такой ситуации просто поскачу в Неаполь и потребую объяснений от мужа. Но мысль эта, конечно, никуда не годилась: как бы я это устроила? Даже сюда папочка прислал своих шпионов. Если я выйду за стены крепости, его люди последуют за мной по пятам.

И, как я поняла сейчас, положение дел никогда не изменится. Каждый вечер после ужина, если не планировалось какое-то мероприятие, мы удалялись в эту комнату в башне – самую высокую точку замка, где я могла размышлять у окна в тщетном ожидании курьера, пока мой брат зевал и сетовал на скуку. В отличие от меня, он, казалось, не замечал отсутствия жены и жалел лишь о своих лошадях и собаках, о своем новом соколе и о шайке бездельников, с которыми околачивался по Риму, пил без меры, кидал камни в часовых на стенах зáмка, что и привело к его недолгому аресту.

– Ну признайся! – Он вытянулся на стуле и водрузил ноги на столик. – Ты ненавидишь этот городок не меньше моего. Почему не попросить отца позволить нам вернуться в Рим?

– Нет. – Я снова подошла к окну. – Он прислал меня сюда как своего представителя, и я не допущу, чтобы кто-то потом говорил, будто я манкировала своими обязанностями.

– Никто не думает, что ты манкируешь своими обязанностями. Это твой муж манкировал, но не ты.

Повернув голову, я кинула на него взгляд:

– Ты совсем не скучаешь по Санче?

– А с чего бы? – Он пожал плечами. – Могу тебя заверить: она по мне тоже не скучает.

На мгновение боль исказила его черты, но не успела я копнуть поглубже, как мое внимание привлекло неожиданное движение. Я снова повернулась к окну и напрягла глаза, чтобы разглядеть происходящее через мутное стекло.

Петляющую дорогу к замку окутали сумерки. Но когда я увидела приближающегося всадника, с губ моих сорвался крик, от которого Джоффре чуть не свалился со стула.

– Идем!

Схватив брата за руку, я потащила его по крутой каменной лестнице, не обращая внимания на его испуганный предостерегающий вопль. Через зал мы выбежали в передний двор, где размещались стражники, и поспешили к массивным главным воротам. Еще немного, и появился курьер, о чьем приезде я молилась, – изможденный, покрытый пылью, под которой семейные цвета нашей ливреи были едва различимы. Он спешился, опустился передо мной на колено и вытащил из сумки пакет в непромокаемой ткани.

– Моя госпожа, – сказал он голосом, хриплым от дорожной пыли, – послание от его святейшества.

– Мы из-за тебя чуть не сломали шею на этой лестнице! – прорычал Джоффре. – И ради чего? Ради новых бумаг от папочки!

Я разочарованно взяла пакет, радуясь темноте, опустившейся на двор, хотя слуги и спешили поднести факелы к тому месту, где я стояла. Я не хотела, чтобы посланец отца видел мое уныние.

Потом он откинул капюшон. Я вздрогнула, узнав это волевое лицо, длинный заостренный нос и недовольный росчерк бровей над глубоко посаженными испанскими глазами. Это был Хуан Сервиллон, капитан папской гвардии, человек, которого настолько высоко ценил мой отец, что удостоил его чести держать церемониальный меч надо мной и Альфонсо во время нашей свадьбы.