Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - Гортнер Кристофер Уильям

Больше я ничего не сказала. Первого ноября все тревоги такого рода были изгнаны началом мучительных схваток. Паника обуяла домочадцев, мои дамы носились по дому так, словно мы не готовились к этому часу много месяцев, но вся шумиха оказалась впустую. Всего через несколько часов на свет появился наш сын.

Альфонсо пришел посмотреть на меня. Он взял на руки плачущего младенца, и в его глазах заблестели слезы.

– Он такой красивый. Как ты.

Я вздохнула. Хотя роды и были короткими, они вымотали меня и разбудили дремлющие воспоминания о других родах, не привлекших ничьего внимания, и о ребенке, чье отсутствие я уже начала воспринимать как должное. Уже почти год я не посещала первого сына, и, глядя сейчас на Альфонсо, которого при виде нашего новорожденного ребенка, казалось, охватил благоговейный трепет, я с трудом удержалась, чтобы не признаться ему.

– Назовем его Родриго, в честь твоего отца? – предложил Альфонсо. – Как ты к этому относишься, amore?

Он пытался загладить свою вину после недавнего спора и так обрадовался сыну, что сделал этот шаг мне навстречу.

– Да, – кивнула я, проглотив признание.

Сейчас не время. Позднее, когда мы переживем несколько трудных первых месяцев, я ему скажу.

Папочка был в восторге. Он попросил принести ребенка к нему в Ватикан и там стал ходить по коридорам с тезкой на руках, приветствуя посланников и епископов, а маленький Родриго срыгивал свой обед. Крещение, организованное папочкой, было роскошным чуть ли не до неприличия.

Я не могла присутствовать на церемонии в Сикстинской капелле: приходилось ждать сорок дней, по прошествии которых роженица получала благословение и считалась очищенной. Альфонсо рассказал мне, как капитан папской гвардии Сервиллон отнес Родриго, закутанного в горностаевый мех, к серебряной купели, и мой сын там вел себя неожиданно тихо, пока его кропили водой. Но потом он заревел, нарушив торжественность церемонии, и Альфонсо бросился к сыну. Однако на выручку нашему ребенку первым пришел папочка – на ком было не меньше горностаевых мехов, чем на внуке, – и взял ребенка на руки. Родриго тут же замолчал, словно признавая власть человека, держащего его.

Альфонсо пытался выставить все это в забавном свете («Он уже в большей степени Борджиа, чем мой сын»), но я слышала натянутость его голоса, невысказанное сожаление о том, что он нарек ребенка в честь моего отца. И опять я почувствовала неловкость. Собственнические замашки папочки должны были бы успокоить Альфонсо. Он принес моему отцу внука, а для Борджиа на первом месте всегда стояла семья.

И хотя Альфонсо в это не верил, я не сомневалась: отныне мы в безопасности.

Неделю спустя в Рим, как одинокий волк, проскользнул Чезаре.

К тому времени я официально еще не прошла обряда очищения, поэтому мое появление на обеде в ватиканских покоях папочки в узком кругу избранных гостей было строго конфиденциальным. На обед подали жареного фазана, подсахаренную курицу и копченое мясо кабана. В разгар трапезы кардиналы поднесли мне два чеканных серебряных блюда с двумя сотнями дукатов, где каждая монетка была искусно завернута в цветную фольгу на манер конфеток.

– Мы подарим это от имени нашего сына сиротскому приюту при монастыре Сан-Систо, – объявила я.

Альфонсо рядом со мной поднял кубок.

– Тост за мою жену, – сказал он, приглашая остальных.

Кардиналы при этом выглядели хмуро: они желали, чтобы за их подарок я была в долгу перед ними, и не хотели, чтобы он пошел на благотворительность.

Звякнули кубки в свете канделябров: в дверях появился мой брат, облаченный в черное. Его медные волосы ниспадали на плечи, на лице была маска, под которой легко угадывалось его лицо. Появление его потрясло всех: по гостям пробежала волна движения, мужчины бледнели, женщины хотя и пугались, но при этом, казалось, распускались, как бутоны под полуночным солнцем.

А папочка будто и не заметил сына. Чезаре стоял, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди, слуги на цыпочках обходили его, освобождали тарелки, счищали крошки со скатертей. Гости поспешно закончили трапезу и бросились врассыпную, как олени, почуявшие неподалеку хищника.

Я ловила себя на том, что поворачиваюсь к Чезаре, разглядываю его складную фигуру, беззаботную позу, скрытую улыбку, с которой он смотрел на гостей, спешащих покинуть зал. Он доволен, подумала я, ибо удовлетворил все свои амбиции. Меньше чем за два года, прошедшие после смерти Хуана, вырос из кардиналов до советника папы римского и завоевателя Милана. И хотя он уже, вероятно, заметил меня за столом и знал, что я родила ребенка, но виду не подавал.

Альфонсо взял меня за руку. Я поцеловала папочку в щеку, и он пробормотал:

– Farfallina, у тебя усталый вид. Завтра я приостановлю правило сорока дней, так что ты сможешь пройти обряд очищения.

Я кивнула. Держа мужа за руку, я подошла к порогу и остановилась возле брата. Он наконец повернулся ко мне и кивнул, изображая поклон. Его кошачьи глаза сверкали под маской. Я открыла было рот, собираясь поздравить его с возвращением, женитьбой и победой над Миланом, а также с грядущими успехами в Романье, но Альфонсо сильнее сжал мои пальцы и вывел из зала.

– Ни слова, – шепнул он мне в ухо. – Ты его не видела. Не сегодня.

– Не видела? Но он же был там!

И в этот момент дверь за нами захлопнулась. Сердито посмотрев на Альфонсо, я выдернула руку и широко зашагала по коридору. Юбка путалась у меня в ногах.

– Ты мог бы позволить нам поговорить минутку, – сказала я, когда он догнал меня. – Он мой брат, я заслуживаю возможности…

– Если бы он хотел поговорить с тобой, – прервал меня Альфонсо, – если бы этого хотел твой отец, ты не думаешь, что они попросили бы нас остаться?

Я нахмурилась, пытаясь придумать ответ, но его печальный взгляд смягчил мою злость. Альфонсо был прав: папочка вообще никак не прореагировал на появление Чезаре.

– Им, наверное, нужно многое обсудить, – услышала я свой голос. Это объяснение даже мне показалось слабым. – Ведь Чезаре предстоит кампания в Романье.

– Да, – мрачно подтвердил Альфонсо. – Теперь они будут делить между собой весь мир.

Часть V

1500–1501

Цезарь или ничего

Глава 31

Это началось с неожиданной смерти.

На преданного слугу напали, когда он уходил после обеда с друзьями, и оставили на мостовой истекать кровью с перерезанным горлом. Мне вспомнилась ужасная смерть Хуана. Вероятно, Альфонсо не хотел напоминать мне об этом, поэтому и не рассказал о трагедии сам. Но я все равно узнала – через моих женщин. Мне рассказала Мурилла, принесшая инжир и сыр на завтрак. Когда я сунула нож под восковую печать полученного письма, она наклонилась и кое-что прошептала мне в ухо.

– Сервиллон? – ошарашенно повторила я. – Капитан Сервиллон из папской гвардии? Ты уверена?

Мурилла кивнула. Ее темно-коричневое личико было печальным. За ней в открытой двери стояла бледная Никола и другие мои дамы, которые заговорщицки перешептывались, словно узнали о страшном скандале.

Моя рука задрожала. Я заставила себя положить нож, которым открывала письма. Зимний свет тускло отражался от его инкрустированной жемчугом рукоятки.

– Но он же был в полном порядке на крещении Родриго. У него дети, семья…

Еще не закончив говорить, я вдруг вспомнила, что его семья проживает в Неаполе. Меня неожиданно замутило. Он ездил туда навестить их и заодно попытаться убедить короля Федерико прийти к согласию с папой, что и позволило Альфонсо вернуться ко мне.