Рядом в этой угрюмой крепости-тюрьме томится и Аннабель. Но где? И знает ли она, что он уже здесь? Может, она стоит сейчас у окна и смотрит на улицу, а на сердце у нее так же пусто, как у него?
Пока делегацию заложников вели через двор, Кит вглядывался в неприступные стены с крошечными слепыми окошками. До боли напрягая все органы чувств, он старался уловить хоть малейший намек на присутствие Аннабель. Заложники прошли мимо одетых в черное женщин, которые черпали воду из колодца. Когда мужчины приблизились, они перестали болтать и отвернулись, следуя закону, запрещавшему смотреть на феринге.
Потом англичан провели по мрачному коридору, где пол был выложен каменными плитами. Он нуждался в уборке не меньше, чем комнаты, отведенные пленным. Кит бросил взгляд на внутренний дворик: там женщины развешивали на веревке выстиранную одежду. Его сердце бешено забилось: он узнал изумрудно-зеленую рубашку, которая так шла к бронзовым волосам и зеленым глазам Аннабель. У Кита возникло безумное желание сорвать с веревки одежду и зарыться носом в мягкую ткань, ловя слабый неповторимый аромат – смесь корицы и розы. Воспоминания о нем доводили Кита до сумасшествия.
Акбар-хан принял их в полутемном приемном зале. Свечи из овечьего жира источали тлетворный запах, к которому примешивалось отвратительное зловоние горящего в очаге овечьего помета.
– Увы, джентльмены, – учтиво сказал сирдар, – обстановка здесь убогая. Если бы это было возможно, я разместил бы вас в одной из других моих крепостей, где удобств побольше. – На мгновение его взгляд задержался на Ките. – Капитан Рэлстон подтвердит: там ему было весьма комфортно.
– Разумеется. – Кит слегка поклонился. – Ваше гостеприимство, хан, превосходило все границы.
– Да, – пробормотал сирдар. – Я и сам начинаю так думать. – Он принялся перебирать бумаги, лежавшие на широком деревянном столе, и наконец спросил: – У вас, джентльмены, есть какие-то проблемы?
– Заложники обычно ведут переговоры о сроках и условиях своего пребывания в плену, – чопорно заявил Поттингер.
– Я весьма хотел бы улучшить ваше положение, – сказал Акбар-хан, казалось, вполне искренне. – Но я не всесилен. – Он выразительным жестом обвел комнату. – Крепость давно заброшена, зимой здесь живут нищие горцы. Очевидно, по вашим меркам, тут недостаточно чисто.
– Паразиты, – коротко отозвался Колин. – Особенно тяжко приходится женщинам.
– Ну, по крайней мере они живы и у них есть крыша над головой, – тихо произнес сирдар, словно размышляя вслух. Все промолчали. – Если вам что-то потребуется, я буду рад выполнить ваши пожелания в меру своих возможностей, – вдруг ласково добавил он, как будто позабыв о предыдущей своей реплике. – Уверен, вам захочется заняться физическими упражнениями, – большой двор к вашим услугам. – На губах у хана появилась уже знакомая Киту милостивая улыбка. – Я скоро уеду отсюда. Как только покончу с одним небольшим, но весьма досадным дельцем. – Сирдар сощурил глаза, осененные густыми ресницами, чтобы скрыть их выражение от посторонних взглядов, и пригладил острую бородку. – Насколько я понимаю, майор Поттингер немного говорит на пушту. В мое отсутствие он будет переводить, если возникнет такая необходимость… хотя, может быть, Рэлстон-хузур за последние месяцы выучил афганский язык?
Кит холодно встретил взгляд ярко-голубых глаз.
– Не припоминаю случая, Акбар-хан, когда бы мне приходилось говорить не на родном языке.
Сирдар задумчиво кивнул, словно решая, стоит ли принять вызов. Потом с улыбкой сказал:
– Когда-нибудь в другой раз я с удовольствием послушаю вашу точку зрения на проблемы рождения и удочерения.
– Думаю, она будет отличаться от вашей.
– Очевидно, да, – с напускным добродушием согласился сирдар. – Если это все, джентльмены… – Он вопросительно приподнял брови. – Охранники принесут вам все необходимое, чтобы сделать ваше жилье более удобным.
Последовал церемонный обмен любезностями. Когда за англичанами закрылась дверь, Акбар-хан, нахмурившись, сел за стол. Выражение добродушия мгновенно исчезло с его лица. Внезапно он с грохотом отодвинул стул и вышел из комнаты.
Дверь в женскую половину дома находилась в северной стене внутреннего дворика. Здесь, как и повсюду в крепости, было холодно, грязно и убого. Женщины – грубые и неряшливые жены горцев – разительно отличались от прежних прислужниц Айши. Впрочем, по приказу хана ее поместили отдельно, в маленькой комнатке за запертой дверью.
Акбар-хан тихонько отодвинул деревянную планку. Через крошечное отверстие было видно, что происходит внутри. Айша застыла в неподвижности, сидя на полу возле очага, и смотрела на едва тлеющий огонь. Пламя свечи дрожало под порывами ветра, пробивающегося через щель в высоком окне. Такую комнату уютной не назовешь, но Айша была тепло одета, а на узкой койке у дальней стены лежала груда меховых одеял.
Акбар-хан долго смотрел на Айшу, пытаясь понять, что она сейчас испытывает. Уныние? Страх? Или она просто погружена в свои мысли? У нее есть веские причины для отчаяния и ужаса. Но сирдар знал, что Айша умеет черпать силы в самой себе, предаваясь самосозерцанию. И сейчас, наверное, она прибегла к такому способу, ибо готовилась услышать приговор. Они почти не говорили о том, что произошло, но понимали: необходимо принять какое-то решение. И осознание важности этого события стояло между ними как призрак.
Акбар-хана влекло к Айше помимо воли. Рука сама потянулась к задвижке, но сирдар резко отдернул ее и вернулся в приемный зал.
– Приведите ко мне Айшу.
Охранники молча отправились выполнять приказ, а Акбар-хан сел на стул и стал ждать.
И вот она появилась – закутанная в чадру, с опущенными глазами. Айша поднесла руки ко лбу. В ее позе не чувствовалось ни униженности, ни вызова. Она вела себя как человек, который смирился с ужасной неизбежностью. Акбар-хан отпустил стражу и, не говоря ни слова, продолжал изучать Айшу.
– Я не могла поступить иначе, – наконец произнесла она тихо, но твердо.
– Кристофер Рэлстон силой удерживал тебя в своем доме?
– Нет. – Айша покачала головой. – Но я не могла поступить иначе.
– Ты знаешь, что изменницу побивают камнями? – мягко спросил сирдар. – Я дал тебе отличную возможность вернуться. И сказал Кристоферу Рэлстону, что буду великодушен, если он отдаст украденное вовремя.
– Знаю… но я не могла поступить иначе, – повторила Айша с той же непоколебимой твердостью. – Я не могла развязать «узел человеческой судьбы».
– Ты неверно поняла поэта, Айша. Он говорил о конечных судьбах человечества, а не о личной судьбе отдельного человека.
