Во время службы у лорда Теобальда де Веру приходилось бывать в схватках и осадах, даже довелось участвовать в настоящих боях, но никогда прежде исход сражения не казался таким жизненно важным. Он мог бы предложить сразиться с владельцем Честена один на один, но знал, что Бургонь – цель Уорфилда. Ни Алан, ни Мериэль не были главными жертвами в старой кровной вражде, хотя эта вражда могла унести их жизни.
Де Вер не будет очень переживать, если оба графа погибнут. На заходе солнца Алан поклялся, что сделает все возможное для спасения Мериэль не только от Бургоня, но и от человека, заставившего ее выйти за себя замуж.
«Давай приляжем и отдохнем в объятиях друг друга», – предложил Адриан, и она согласилась, чувствуя себя умиротворенной и спокойной.
Когда девушка проснулась, вместе с ней проснулась и страсть. «В моем сердце живет любовь, – прошептала она. – Я принадлежу возлюбленному моему, а он принадлежит мне». Они страстно и нежно занялись любовью, а утром молились вместе, держа друг друга за руки, как невинные дети.
Наконец Мериэль очнулась. Ее больше не пугали такие сновидения. Появилась привычка – они приходили к ней каждую ночь после того, как ее привезли в Честен. А теперь она видела сны не только ночью, но и днем.
Взглянув на отверстие под потолком, Мериэль решила, что уже утро. Еду принесут позже, поэтому она решила заняться привычным делом. Спела гимн бенедиктинок, сделала несколько упражнений, чтобы размять мускулы. В таком тесном помещении особо не развернешься, однако де Вер и тому была рада.
Размявшись, умылась и ополоснула тело, насколько это было возможно в ведре с водой, доставлявшемся теперь ежедневно. Впервые омывшись – это случилось два дня назад, – графиня обнаружила едва заметные шрамы на руке и ноге, скорее всего, оставшиеся после неудачной попытки самоубийства. Она плотно сжала губы – не только разум, но и тело стало чужим и незнакомым.
Еще одно пугало ее – странная чувствительность груди, боль, напряжение и приступы тошноты. Сейчас уже не приходилось сомневаться – у нее под сердцем ребенок ее тюремщика, но Мериэль еще не разобралась в своих ощущениях. Она любила детей, но раньше у нее не было возможности выйти замуж и родить собственного ребенка. Теперь она не знала, хорошо или плохо забеременеть в таких обстоятельствах.
Покончив с умыванием, Мериэль расчесала волосы и заплела косы. В это время открылся люк, и опустили корзину с завтраком.
Страже, очевидно, приказали хранить молчание, ибо они не обменялись даже несколькими словами. После посещения леди Сесили три дня назад Мериэль не разговаривала ни с одной живой душой. Она подозревала, что Ги проведал об этом и приказал страже не подпускать жену к пленнице. Леди Сесили обладала властью, но явно недостаточной.
Поев, девушка уселась на подстилку, скрестив ноги, и задумалась. Пожалуй, она приняла правильное решение проводить как можно больше времени в молитвах и размышлениях. Витание в облаках – наилучший способ избавиться от страха, одиночества и скуки.
Начиная со второго дня заключения, откуда-то из темных уголков подсознания стали приходить странные воспоминания. Перед глазами вставал нежный и любящий Адриан, и она отвечала ему взаимностью. Наблюдая со стороны, Мериэль с удивлением видела себя счастливой – она шутила и смеялась с мужем, в тишине ночи разговаривала с ним, делилась сокровенными мыслями и занималась любовью, вдохновляясь песнями Соломона.
Забытые ночи любви и дни, полные нежности, постепенно восстанавливались в памяти, складываясь, как кусочки мозаики, и Мериэль уже не отбрасывала их с негодованием, а размышляла. Она успокаивала себя тем, что всегда лучше знать правду, нежели блуждать в темноте неведения. Эти сны и мечты наяву не могли быть плодом воображения, уж слишком живы и реальны они были, в них присутствовало много достоверных деталей.
Мериэль заставила себя принять тот факт, что она влюбилась в лорда Адриана, когда тело победило болезнь, а разум стал чист, как у невинного младенца. И того, что ей довелось испытать с ним, у нее никогда раньше не было. Можно подумать, в Уорфилде жило два человека, а в ней – две, совершенно разные женщины.
Перед лицом этих фактов даже темница Ги стала казаться надежным убежищем. Здесь, как в открытом бою, все ясно – где друг, где враг и чего ожидать в следующее мгновение. Момент освобождения казался более ужасным, ведь она столкнется лицом к лицу с Адрианом. Господи, во имя всех святых, что делать?
Самой трудноразрешимой проблемой является, несомненно, Уорфилд – похититель и враг, муж и любовник, отец ее будущего ребенка. В сердце Мериэль любовь и ненависть вели яростную борьбу, а после того, что произошло, она не имела представления, как вести себя дальше.
В полном боевом облачении, с Ричардом по правую руку и Аланом по левую, со всеми регалиями графского титула, с оруженосцем, ехавшем впереди со знаменем Уорфилда – прекрасный серебряный сокол, – Адриан подъехал к воротам Честена. Его не удивило, что подъемный мост еще поднят. Он ожидал, что Ги воспользуется любой возможностью вывести его из себя.
Доехав до ворот, всадники спешились, оставив лошадей на попечение оруженосцев. Рыцари вели себя так, словно находились за сотни миль от Честена и открыто обсуждали его достоинства и недостатки. Разговор вел Ричард, потому что Адриан молчал. Алан вел себя так же. Кроме того, Фитц-Хью краем глаза следил за бойницами – зная подлость Бургоня, легко предположить, что тот дал указание убить соперника.
Через полчаса Ги и несколько рыцарей появились на крепостной стене над воротами. Их силуэты отчетливо вырисовывались на фоне неба. Уорфилд решил, что противник останется там и не опустит подъемный мост. Для него, видимо, возвышение над соперником являлось высшим наслаждением.
Когда Адриан неторопливо направился к воротам, один из сподвижников Бургоня намеренно громко произнес:
– Уорфилд – самый низкорослый из них, лорд Ги.
Де Лэнси едва сдержал улыбку: жирный боров любил грубые шутки и грубую игру. Неужели он действительно считает, что остальные восхищаются его огромным ростом и неимоверной толщиной? Адриан нисколько не завидовал ни Ричарду, ни Алану, которые почти на голову возвышались над ним, поэтому не обиделся и приветливо произнес:
– Ги, у тебя с годами ухудшается зрение? – его хорошо поставленный, звучный голос, с раннего возраста развившийся пением гимнов, достиг ушей соперника, причем без всякого усилия со стороны де Лэнси. – Или тебя подводит память?
Бургонь оскалился – все-таки, возраст не то, что рост, он старел, а Адриан намного моложе.
