— И я не перестаю думать о ней, — задыхающимся голосом признался Трентон. — Каждая чертова птица, каждый цветок напоминают мне о ней. Я слышу ее смех в каждом уголке Спрейстоуна, ощущаю ее нежное тело в своих объятиях по ночам, черт побери, Дастин, она мне так нужна. — Он невесело засмеялся. — Я наконец прекратил бороться с неизбежным, заставил себя отказаться от проклятой обособленности, за которую держался все эти годы. Но теперь все изменилось, мой мир превратился в хаос… но я не разрушу жизнь Арианы вместе со своей.
— Оставаясь здесь, ты разрушаешь обе ваши жизни.
— Что я могу дать ей? Свое мучение? Свое безумие?
— Свою любовь. — Дастин решительно положил руки на плечи Трентона. — Давай обойдемся без фальши, Трент. Ты любишь свою жену. Ты знаешь это, и я тоже. Не пора ли и Ариане узнать об этом?
— Что же хорошего ей принесет, если она узнает.
— Ничего, если только ты не станешь вести себя, как подобает мужу. Прояви силу ради своей жены, так же как и она проявляет ее ради тебя.
— И чем все это кончится? — Глаза Трентона затуманились болью сильнее, чем от алкоголя. — Ответь мне, Дастин. Если я вернусь к Ариане, расскажу ей о своем чувстве, приму ее любовь, что ей это даст, кроме боли? Я не в состоянии изменить прошлого и не могу ничего обещать ей в будущем. Ничего, если я безумец или убийца… или и то и другое. Так что, что это даст, если я открою свое сердце?
— Это даст тебе силу, необходимую для того, чтобы преодолеть весь этот кошмар. Ариане даст возможность с радостью встречать каждый новый день. Она это заслужила. Уже это достаточно убедительная причина независимо от того, что может принести будущее.
— Она заслуживает большего.
— Она любит тебя.
— Я тоже ее люблю. — Трентон впервые произнес вслух эти слова и изумился тому, насколько легко они слетели с губ. — Я хотел бы дать ей все — все потерянные годы детства, которого у нее не было, все те наслаждения, которых лишил ее брат-подлец, исполнение всех ее желаний, чего ей никогда не дозволялось. — Трентон с недоумением покачал головой. — Можешь себе представить, она ставит себя ниже Ванессы? И убеждена, что ее красота, ее обаяние, все, чем она обладает, второстепенно по сравнению со свойствами ее достойной презрения сестры? И, что хуже всего, моя мягкосердечная жена принимает все это как данность и не чувствует ни обиды, ни ревности, а только доброту и сострадание к своей шлюхе-сестре и брату-паразиту.
— Теперь — нет, — возразил Дастин. Трентон резко развернулся и вопросительно посмотрел на брата.
— Ты провел последние несколько дней вдали от Арианы, а я был с ней и помог заполнить те фрагменты головоломки, которых не хватало. И хотя я полностью согласен с тобой в том, что она недооценивает себя и не видит всех своих достоинств, но могу поручиться, что она больше не ставит себя ниже своей семьи. Ни Бакстера, ни Ванессы.
Мускул на челюсти Трентона задрожал.
— Это меня не удивляет. Когда я рассказывал Ариане о прошлом, она слушала очень внимательно и поверила мне. Поверила моему слову… слову незнакомого мерзавца, силой притащившего ее к алтарю, а не своей семье, и никогда не сомневалась во мне. Никогда. Такая покорная вера.
— Согласен. Такое встречается только раз в жизни, если повезет. Тебе повезло. Так что не будь упрямым дураком и не потеряй ее. — Дастин сжал плечи Трентона. — Ты можешь дать ей все то, что только что описал. Но по-настоящему она хочет только тебя.
— И Рождество, — добавил Трентон охрипшим от волнения голосом. — Я обещал ей Рождество.
— Что?
— У Арианы не было настоящего Рождества с тех пор, как умерли ее родители. Ей очень не хватает его. Этот праздник со всеми его причудливыми украшениями — ее самое большое желание. Это единственное, о чем она у меня попросила.
Дастин понимающе кивнул:
— Помню, она что-то упоминала о том, как давным-давно праздновала Рождество, когда я показывал ей Броддингтон. Она говорила о рождественской елке в Уиншэме, о том, как гостиная превращалась в зимний сад.
— Я собираюсь доставить ей такую радость. Все, что у нее должно было быть, но не было.
— Она хочет дать тебе тоже — счастье, мир душе, любовь. — Он помедлил и добавил: — Детей.
Лицо Трентона напряглось, и он внезапно полностью отрезвел.
— Ты хочешь сказать…
— Нет. Или, точнее говоря, я не знаю. Если бы Ариана ждала твоего ребенка, едва ли она сообщила об этом в первую очередь мне. — Уголок рта Дастина приподнялся в улыбке. — Но ты, безусловно, помнишь, как делаются дети, Трент. И даже я могу подтвердить тот факт, что ты сделал все возможное и невозможное, чтобы стать отцом.
Трентон смотрел на брата без улыбки.
— Я настолько ушел с головой в воспоминания… Мне это и в голову не приходило… Боже, Дастин, что, если Ариана и вправду беременна? Как события моего прошлого… и настоящего повлияют на ребенка?
— Лучше спросить, как на него повлияет то, что ты покинул его? Ты только что описал все страдания, которые претерпела Ариана в детстве, лишенная родительской любви. Ты хочешь того же для своего ребенка? Прийти в этот мир без отцовской любви? Так?
Трентон крепко сжал зубы:
— Ты стал чертовски бессовестным, ты знаешь это?
И получил усмешку в ответ.
— Учусь на лучших образцах, мой старший брат. — Дастин выпустил руки Трентона и направился к лестнице. — Я помогу тебе упаковать вещи. Мы может попасть на следующий паром, идущий в Суссекс, и успеть в Броддингтон к ленчу.
«В Броддингтон… успеть к ленчу». Эти слова проникли в душу, принеся с собой чувство огромного облегчения и впервые за много дней радости. Боже, помоги ему, если он не прав, но он не может больше подавлять ту потребность, которая разъедает все его существо, — потребность, которую может насытить только любовь Арианы. Возможность того, что его ребенок растет в ней, наполнила душу Трентона гордостью и сильным до боли волнением. Но главное было в том, что независимо от того, существовал ли ребенок или нет, был ли он безумен или пребывал в здравом уме, ему было необходимо находиться рядом с женой.
— Хорошо, Дастин, — согласился он задыхающимся голосом. — Поедем домой.
Взгляды братьев встретились, и оба они одновременно почувствовали огромную перемену, произошедшую в Трентоне. Он не только глубоко полюбил свою жену, с ее появлением произошло нечто в равной степени значительное. За прошедший месяц Ариана не только изменила жизнь своего мужа, но и его дом. Броддингтон, величайшее архитектурное достижение Ричарда Кингсли, перестал быть величественным мавзолеем.
Там жила Ариана. Он стал снова домом.
Даже Тереза еще спала, когда Ариана ранним утром выехала из Броддингтона.
