Мур повернулся к ней, вытирая воду с лица тыльной стороной ладони. Вот он сглотнул, громко, удовлетворенно. Он нарочно изводил ее. Оливия провела языком по передним зубам и глубоко вздохнула. Ей стало больно.
– Моя любовница ничего против тебя не имеет, – промолвил он. – Понимаешь? Ты говоришь нам, где книга, и больше никогда меня не увидишь.
Его любовница?
– Так вы… – Внезапно Оливия все поняла. Выходит, он вовсе не человек Бертрама. Он – человек леди Бертрам! Он работает на баронессу, к которой Оливия пошла сегодня днем, считая себя такой осторожной, такой умной, потому что подумала о том, как избежать главной для себя угрозы.
Из ее груди вырвался смех – хриплый, квакающий. Ошибка! Его лицо напряглось. Мур отбросил чашку, и та ударилась о стену. Он пересек комнату своими аккуратными шажками и подошел к ней, поднимая сжатую в кулак руку.
– Следующий звук, который ты издашь, – проговорил он, – будет либо твоим признанием, либо твоим предсмертным хрипом.
Оливия снова закрыла глаза. Должно быть, это уже смерть. Ничем другим объяснить ее безмятежность нельзя.
Внезапно воздух наполнился громким треском. Мур резко развернулся. Дверь распахнулась.
Только сейчас Оливия поняла, почему ей не было страшно. Она подспудно была уверена, что на помощь придет Аластер.
Марвик бросился на Мура, и на его лице в этот миг было то самое выражение, что застыло на лице закрывшегося в темной комнате человека, который сдерживал в себе желание убивать. Но сейчас было светло. Его ярость была быстрой, оголенной, безжалостной. Впечатав кулак в физиономию Мура, Аластер сбил того с ног и прижал его горло к полу своим каблуком. Мур поднял на него глаза, полные легкого удивления – так выглядит человек, который, выходя из дома, ожидает дождя, а на улице вместо этого светит солнце. Аластер опустился рядом с ним на колени и снова ударил его. Брызнула кровь. Каблуки Мура зацарапали пол. Послышались хлюпающие, тошнотворные звуки. Сапоги Мура затихли. Аластер ударил его снова. И снова. И еще раз.
– Аластер, – тихо проговорила Оливия.
Он замер. Так неожиданно. Наступившая тишина изумила ее.
Марвик повернулся к Оливии, одна его высокая скула была забрызгана кровью. Голубые глаза обезумели, но их взгляд был устремлен на нее.
– Развяжи меня, – попросила Оливия.
Аластер неловко поднялся. Обошел ее. Его горячие пальцы сжали ее запястья. Мур застонал, и Оливия почувствовала, как Аластер вздрогнул.
– Он не встает, – сказала она. Глаза Мура не открылись. Он лежал неподвижно, его нос был разбит в кровь.
Веревка наконец была ослаблена. Положив руки на колени, Оливия стала массировать их. Внезапно они начали дрожать. Оливии стало очень холодно.
Аластер оказался перед ней, положил руки ей на плечи и посмотрел на ее шею. Возможно, на ней были синяки.
– Оливия, – вымолвил он. Его глаза поднялись. Оливия посмотрела в них и ощутила странный толчок. Она дрожала.
Он привлек ее к себе. Он намного теплее ее. Внезапно Оливия заплакала. Вот где она чувствует себя в безопасности. Она не боялась, потому что знала, чем все завершится: он придет за ней. В его объятиях она в безопасности, и эта безопасность – сам Аластер. Она в безопасности.
– Ты не оставишь меня у себя, – прошептала она. Она ему не принадлежит. В его мире для нее нет места. Как она сможет где-то почувствовать себя дома? Никогда, никогда больше этого не будет.
Она почувствовала, как его рука гладит ее спину, щеку, и его прикосновения очень нежны и аккуратны, словно он боится разбить ее.
– Что? – спросил он. – Что ты сказала?
Оглушающий взрыв! Аластер забросил Оливию себе за спину. Повернулся.
Грудь Мура дымилась.
– Он шевельнулся, – раздался голос, который так хорошо знала Оливия. Не веря своему слуху, она выглянула из-за спины Аластера и увидела в дверях Бертрама, все еще целящегося из пистолета в тело Мура.
– Он не шевелился, – прошептала она.
Бертрам невыразительно посмотрел на нее.
– Возможно, – сказал он. – Но наверняка зашевелился бы.
– Да. – Аластер кивнул. – Так бы оно и было.
«Люкс» на верхнем этаже отеля «Савой» был самой красивой комнатой, в какой Оливии когда-либо доводилось бывать. Она лежала на целой горе подушек, чувствуя себя немного смешной и ошеломленной, когда доктор осматривал ее, пыхтя и что-то бормоча.
– Дело очень плохо, – проговорил он. – Разбойники в этой части города! Прошу вас, ваша светлость, поскорее сообщить об этом в полицию.
Аластер стоял у дверей. Он оглядывал комнату с таким видом, словно ожидал, что в любую минуту из-за резьбы может выскочить какая-то опасность.
– Моей кузине необходим отдых, – бросил он, – а не бессмысленный опрос какого-нибудь никудышного инспектора. Полагаю, я могу надеяться на ваше благоразумие?
Доктор выпрямился, оторвавшись от своего стетоскопа. Обиду он выразил тем, что громко захлопнул крышку своего чемоданчика.
– Само собой, – промолвил он. – Имя миссис Льюис никогда не сорвется с моих уст.
Как только дверь за доктором затворилась, Оливия улыбнулась.
– Еще один псевдоним, – заметила она. – Как ты думаешь, сколько еще у меня будет придуманных имен?
Сев на край кровати, Аластер посмотрел на нее.
– Больше ни одного, если это будет зависеть от меня.
Оливия подняла на него взгляд, чувствуя, что внутри у нее вспыхнул теплый и приятный огонь, пытавшийся вырваться наружу. Ощущение благоденствия было результатом действия лечебного настоя, который дал ей доктор, чтобы облегчить боль в горле. От настоя Оливию одолевала сонливость, руки и ноги превратились в кисель, а о мелочах она и думать забыла. Но она могла принять заботу Аластера, вызванную обстоятельствами, за его привязанность… За вечную любовь… В это мгновение она могла даже вообразить, будто герцог хочет убедиться в том, что ей не понадобятся придуманные имена, если он всегда будет заботиться о ней.
– Зачем ты привез меня сюда? – спросила она. Бертрам остался в квартире Мура, чтобы сказать, что лакей его жены сначала пытался вымогать у него деньги, а потом напал на него.
– Ты нуждалась в помощи врача, – безучастно промолвил Аластер. – И в отдыхе. Квартира на Брук-стрит ни для того, ни для другого не подходит.
– Но ты же мог привезти меня к себе домой. – Ей почему-то стало казаться, что его дом – это своего рода мифическое место, которому она когда-то принадлежала, а на основании этого принадлежала и самому Марвику. Оливия понимала, что такие вещи должны ее встревожить. Но она была как в тумане, ее одолевало ощущение легкости и полета, так что беспокоиться о чем-то она была не в состоянии.
