– Это я виновата, – горько сказала я. – Я предупреждала, что вельможи могут в любой момент повесить его на ближайшем суку. Вполне в его духе – послушаться меня теперь, после того как он много лет пренебрегал моими советами. – Я помедлила, глядя на адмирала. – Куда мы уезжаем?
– В Бургос.
Подойдя к окну, адмирал задумчиво взглянул на город.
– В Бургос? Но это же совсем в другую сторону от Толедо! Бургос находится на севере.
Адмирал снова повернулся ко мне:
– Дон Мануэль хотел приказать мне ехать в Сеговию, чтобы, если потребуется, осадить город и взять силой тамошний алькасар. Однако пришло известие, что Сеговия превратилась в очаг чумы, и ваш муж отказывается ехать вглубь Кастилии, пока не убедится, что опасность миновала.
Сеговия. Я похолодела:
– Если Филипп готов отступать на север, значит угроза и впрямь серьезная. – Я встретилась с мрачным взглядом адмирала. – От моей фрейлины Беатрис де Талаверы нет никаких вестей. Господи, что, если она заболела?
– Если она в Сеговии, алькасар – самое безопасное для нее место. Маркиза – крепкая старуха, она запрет ворота на засов и никого не впустит и не выпустит. – Он помолчал. – У меня есть другие новости. Коннетабль согласился принять вас в Бургосе и готовит для вас свой собственный дом.
– Коннетабль? Но я в последний раз видела его в Ла-Корунье. Я думала, он с моим отцом.
– Он не поехал с ним в Неаполь. Он поддерживает связь с Сиснеросом и все это время шпионил за вашим мужем. – Адмирал шагнул ко мне. – Ваше высочество, у коннетабля есть гвардейцы в Бургосе. Это его город, и он на стороне вашего отца. Может, он человек не самых высоких моральных принципов, но он не потерпит, чтобы под его крышей кто-то причинил вам вред.
Я взглянула в глаза адмирала.
– А вы? – прошептала я.
– Я должен ехать в Неаполь. – Он повысил голос, заглушая мой протест. – Я должен лично рассказать обо всем вашему отцу. Без определенного вердикта кортесов ваш муж еще может одержать победу. На его стороне дон Мануэль, Вильена и другие вельможи. Даже мы с коннетаблем не сумеем собрать достаточно гвардейцев, чтобы противостоять тем, кто его поддерживает. Нам нужна помощь вашего отца. Если он согласится прийти из Арагона вместе со своим войском, у нас будут силы, с которыми придется считаться.
Отец. Прежде я пыталась выбросить его из головы, убеждая себя, что, пока мой сын с ним и ему ничто не угрожает, больше мне ничего не требуется. И все же мысль об отце пробудила новую надежду.
– Я могу остаться здесь, – сказала я. – Вы говорили, что чумы в городе нет. Может, ее вообще не будет. Лучше уж тут, чем за сотни миль в Бургосе.
– Умоляю вас, ваше высочество. Вы беременны, и вам нельзя рисковать. Если вы, не дай бог, умрете, ваш муж действительно получит все. Он объявит наследником вашего сына Карла, и Кастилия навеки окажется в руках Габсбургов. Вы должны ехать в Бургос. Ваше появление перед кортесами позволило вам выиграть время. Ваш муж слушает советы дона Мануэля, а дон Мануэль знает, что сейчас они не осмелятся выступить против вас. Я бы не отправлял вас с ними, если бы не считал, что вы в безопасности.
– В безопасности? – Я слабо улыбнулась. – Похоже, это слово мне более незнакомо.
Я вновь почувствовала пальцы Филиппа на своем запястье в хижине цыганки, вновь увидела катящуюся к моим ногам отрубленную голову. Мой взгляд на мгновение упал на половицу, под которой я прятала травы, но я тут же сосредоточилась. Я помешала кортесам провозгласить Филиппа королем и при некотором везении и настойчивости могла препятствовать его поползновениям до приезда отца.
Я больше не была беспомощной.
– Единственное наше преимущество – неожиданность, – продолжал адмирал. – Пока ваш муж бежит от чумы, я доберусь до Неаполя. Его величество любит вас и Кастилию. Он не позволит фламандцам уничтожить все, что построили они с вашей матерью. Он уехал лишь потому, что у него не было иного выбора. Но обещаю вам, мы вернемся с войском, которого хватит, чтобы разгромить вашего мужа раз и навсегда.
Он подошел еще ближе. Я ощутила едва заметный терпкий мужской запах, исходивший из-под черной парчи, почувствовала упругость его тела. Взглянув в его глаза, я внезапно ощутила всепоглощающее желание. Похоже, и он почувствовал то же самое, поняв, что сейчас мне хочется только одного: чтобы он взял меня, как мужчина берет женщину, дав мне все возможное наслаждение в объятиях того, кому я могла доверять.
– Ваше высочество, я… – пробормотал адмирал, наклоняясь ко мне, и тут же отпрянул, неуверенно подняв руку. – Я не посмею, – прошептал он, дотрагиваясь до моей щеки.
Я все поняла. Взяв его мозолистую кисть с длинными пальцами, я поднесла ее к губам.
– Да пребудет с вами Господь, – сказала я. – На этот раз ждать вас буду я.
* * *
Вечером, когда жара несколько спала, мы выехали из Вальядолида. Чтобы добраться до Бургоса, требовалась почти неделя, и на третий день фламандцы начали испытывать адские мучения. Не привыкшие к июльскому зною в Кастилии, одетые в удушающий бархат и парчу, они без чувств падали с лошадей или бросались в кусты, чтобы опорожнить страдающий от расстройства кишечник. Филипп приказал оставить всех заболевших, и я поняла, что, какова бы ни была его конечная цель, он до ужаса боится чумы.
Ко всеобщей напряженности и мрачному настроению примешивались дурные предзнаменования. Вдоль фиолетового горизонта, где никогда по-настоящему не наступала ночь, вспыхивали странные огни, при виде которых испанцы крестились и что-то бормотали себе под нос. Они все больше сторонились фламандцев, подчеркивая растущую антипатию к приспешнику моего мужа.
Я ехала в окружении отряда стражников, с единственной служанкой – пожилой прачкой из Вальядолида, по имени донья Хосефа. Крепкая душой и телом, но глухая как пробка, она ехала на осле рядом со мной, словно каменная статуя. По вечерам она чинила мои порванные платья, поддерживала огонь и подавала мне еду.
Казалось, будто я всего лишь одна из сотен слуг и воинов – на меня обращали не больше внимания, чем на тех, кто оставался позади, валяясь в собственных испражнениях. Хотя я не сомневалась, что рано или поздно Филипп снова на меня накинется, сейчас нас преследовал куда более безжалостный враг.
Когда мы добрались до Бургоса, уже наступили сумерки. Высокие стены застилал туман, который часто опускался над Кастилией вечерами после дневной жары, – настолько густой, что я едва могла различить собственные руки, даже поднеся их к лицу. Стражники у ворот проверяли каждого в нашем обозе, ища любые признаки лихорадки или предательские язвы. Несколько изнуренных поносом фламандцев, которых не пустили в город, начали громко протестовать, но Филипп, даже не взглянув на них, въехал в окутанный туманом замок на холме. Словно по молчаливому согласию: для всех будет лучше, если мы с мужем не будем делить кров, – меня проводили в Каса-де-Кардон, маленький дворец, украшенный веревочными узлами клана коннетабля – ирония, не ускользнувшая от моего внимания.
