— Я все равно за другого не пойду, пусть хоть убьют меня! — твердила Дивляна, торопливо целуя Вольгу, у которого на лбу и бровях красовалось несколько кровоподтеков, и расправляя пальцами спутанные пряди. — Его одного всю жизнь любить буду.
Убежавшие еще в начале драки Девясила и Тиховея наконец вернулись, ведя за собой не только Добролюту, но и четырех ее сыновей, — разнимать драчунов, если понадобится. Но потасовка к приходу старшей жрицы уже кончилась, и осталось лишь поднять пострадавшего Вольгу с земляного пола и уложить на ту самую лавку, где раньше лежала Дивляна. Он был жив, только находился в забытье после сильного удара головой.
— Что это вы тут затеяли! — поскольку Вольга ее не мог слышать, Добролюта обращалась к одному Велему. Уперев руки в бока, с рогатым убором на голове, она выглядела торжественно и грозно, словно разгневанная богиня Макошь. — В святом месте, перед ликами богинь, да в великдень драку затеяли! Или ты, молодец, вежеству не учен?
— Прости, мать! — Велем поклонился жрице. — И вы, матушки, простите! Я святое место не обидел, крови не пролил ни капли. А что до этого, то и боги, и чуры видят: я в праве сестру мою из чужих рук вырвать и домой воротить. И вы, матери, в наше дело лучше не встревайте.
— Да кто же тебе запретит сестру к отцу-матери забрать? — Добролюта вздохнула. — Пока из рода не отпущена, ваша власть над нею. Только ведь теперь не о простой девице речь.
— Она и раньше простой не была. Она — из старшего рода, дочь Милорады, внучка Радогневы. Хоть и не старшая, а все же… Вот ведь каких дочерей моя мать родила! — со смешанным чувством досады и гордости воскликнул Велем. — Одна — Дева Альдога, вторая — Дева Ильмера! А у нас ведь еще Велеська есть! Из нее-то, младшей, третьей, что вырастет — и подумать боюсь!
— Да, наградили вас боги! И все же лучше бы тебе Деву Ильмеру от нас не забирать. Мы ее не обидим, жить будет в чести и довольстве, и убережем, если что.
— Прости, мать, но я уж видел, как ее тут уберегают — обменыш этот руки распускает, как хочет, и никто, пока я не пришел, ему ручонки не укоротил! — Велем с негодованием глянул на лежащего Вольгу, возле которого сидела плачущая от горя и обиды Дивляна. — Так что дома, в своем роду, оно надежнее будет. При ней пожитки были какие-нибудь?
— Было кое-что. — Добролюта кивнула на ларь, где была сложена сряда Тепляны.
— Пусть ей собраться помогут, сейчас поедем.
— Да куда вам ехать сейчас, сокол ты мой ясный! И вечер не за горами, и нельзя ее сейчас везти. Сестра твоя только вчера чуть к дедам не отправилась, нездорова она! Ты как хочешь, но больной я ее в дорогу не отпущу, будь ты ей хоть брат, хоть кто! Поправится — поезжайте. А пока обожди.
— Ну ладно. — Велем не стал спорить. — Только чтобы она с этим селезнем в одной избе не сидела.
— Но куда ж его нести? Он денька через три-четыре только вставать сможет.
— Тогда укажи, где нам пристать покуда.
— К нам можно, — подал голос старший из Добролютиных сыновей, Хотьша. — У нас просторно. Изба новая, большая.
Рубленую избу с сенями и печкой-каменкой он сам строил десять лет назад, перед женитьбой, с помощью отца и братьев, рассчитывая со временем рассадить по лавкам восемь-девять детей. Пока же имелось только трое, так что свободного места хватало.
— А дружину мою куда?
— А дружину братья по домам разберут. — Хотьша посмотрел на троих младших, и те закивали. Из них только самый младший, Добрила, с молодой женой жил при родителях, а двое других тоже выстроили себе отдельное жилье.
— Ну, ступайте. — Добролюта устало махнула рукой. — А за Судиславичем мы уж присмотрим, душа моя, не сомневайся.
Дивляна не хотела уходить от Вольги, но у нее больше не было сил сопротивляться. Поэтому, когда Велем взял ее за руку и поднял, она без возражений последовала за ним. Рядом со старшим братом она снова ощущала себя во власти рода, а для повторного мятежа чувствовала себя слишком слабой.
И в то же время было стыдно и недостойно выдать горе и слабость перед людьми, которые лишь сегодня в полдень назвали ее своей богиней. Дивляна помнила, что и Яромиле приходилось очень нелегко, но кто, глядя на нее, мог бы об этом догадаться? Впервые в жизни оказавшись на месте земной богини, Дивляна тем не менее отлично знала, как должна себя вести, — кровь старшего рода научила. Поэтому, выходя вслед за Велемом из избы, она смахнула со щек слезы, приняла горделивый вид и даже попыталась улыбнуться.
Снаружи перед избушками толпились словеничи, и народу было как на торгу — не протолкнуться. Впереди всех дожидался Вышеслав с сыновьями и еще кое-кем из родичей. Внутрь он предусмотрительно не заходил и никого из своих, кроме Добролюты, не пускал, хотя его очень занимало, чем же все кончится.
— Ну что? — Он шагнул к Добриле, который вышел первым. — Никого не убили?
— Нет, слава Перыни! Судиславича по голове приложили, без памяти лежит, но мать говорит, что вскорости очнется.
— Ну, слава богам! — согласился Вышеслав, скрывая некоторое разочарование. — А то ведь была бы беда какая — в святом месте, на Перыни…
Но тут из избы показался Велем, ведущий за руку Дивляну, и Вышеслав обернулся к ним. При виде этих двоих народ загудел. В окрестностях Словенска уже носились смутные слухи о похищении, и теперь люди стали понимать, как новоявленная Огнедева попала на Ильмерь. Повод для кровавого раздора между двумя такими знатными родами неминуемо привлек бы общее внимание, а дела Девы Ильмеры, разумеется, словеничи считали своими собственными заботами.
Правда, Велем не стремился вступать в беседу, а Дивляна и вовсе, сохраняя на лице неживую улыбку, в действительности никого не замечала. Обоих Вышеслав пригласил быть своими гостями и был несколько разочарован, узнав, что бойкие сестричи его опередили. Зато он выяснил, что Домагостичи уезжают назад, в Ладогу, не сейчас, а еще несколько дней пробудут у Хотьши Городишича, успопокоился и отстал, вытребовав только обещание вскоре навестить его.
В сопровождении братьев Городишичей Дивляна с братом ушли, народ потихоньку стал расходиться, на все лады обсуждая невиданные происшествия. Только что словеничи услышали древнюю песнь о похищении и возвращении Огнедевы, и вот сразу же после этого у них на глазах разыгралось земное продолжение божественного действа. Вольга, как ни мало он был похож на Ладу — Небесную Елень, пытался похитить Огнедеву, но был настигнут Велемом, изобразившим в этот раз Всебога-Рода, который и вернул себе власть над похищенным сокровищем. Но словеничи пока не понимали, имеют ли право вмешаться, чтобы не дать Домагостеву сыну лишить их едва обретенной Девы Ильмеры.
