— Перестань говорить загадками.
— Вряд ли это загадка. Но, конечно, если бы ты больше бывал в церкви и меньше принюхивался к юбкам доктора Гардинер, то сразу понял бы значение моих слов.
Проповедник сделал шаг вперед.
— Отгадка весьма проста: мщение. Я должен свалить тебя, наказать, заставить страдать за грехи твоей крови.
— И что же такое я сделал, что заслужил наказание?
— И падут на тебя грехи отца твоего, — процитировал Мариус, лениво постукивая по курку пистолета. — Разве ты не сын Рида Парриша?
— А при чем здесь мой отец? — Под прикрытием юбок Джейк просунул руку, пытаясь достать свое оружие.
— Твой отец… и мой тоже. Джейк был в замешательстве.
Мариус рассмеялся шокированному выражению лица Джейка.
— О да. Это правда… брат. Хотя отец никогда не признавал меня. Он даже не знал о моем существовании.
Слова его так и сочились ядом.
— В конце концов моя мать была всего лишь прислугой, а я не более чем неудачным результатом юношеской опрометчивости.
Хелли открыла было рот, но тотчас закрыла его, почувствовав, как Джейк предупреждающе сжал ей руку. Ее приводило в ужас то, как Мариус размахивал перед ними пистолетом.
— Наш дед послал своего похотливого отпрыска в большой тур по Европе. Таково было наказание за его неосмотрительность.
Проповедник скрежетал зубами, красивое лицо его превратилось в маску горечи и злобы.
— Что же касается моей матери, то ее просто вышвырнули, не дав даже рекомендации.
Голос преподобного начал повышаться, приобретая те качества, которыми он пользовался во время своих самых вдохновенных проповедей.
— Я родился в нью-йоркских трущобах от матери, которая была вынуждена заниматься проституцией, чтобы иметь кусок хлеба. Ты — в роскошном доме от матери из богатой семьи.
Мариус с ненавистью рассматривал своего единокровного брата.
— Я часто видел, как ты ездил в экипаже со своими родителями. Ты унаследовал красоту своей матери и высокомерие нашего отца. Как же я тебя ненавидел!
Теперь голос его звучал мягко, пугающе мягко.
— У могущественного наследника Парришей… сына того самого Парриша было все. Пока ты проводил юные годы в любви и холе, я жил в конуре, пытаясь стать невидимым, чтобы моя мать могла развлекать своих друзей. Вид матери, ублажающей этих мужиков, ее рук, вечно одетых в алые шелковые перчатки, неизгладимо врезался в мою память. Самые темные и мрачные сцены, наполненные ужасом и унижением, были заперты в ее самых глубочайших подвалах. Эти воспоминания были спрятаны и заперты, но не забыты. Они теснились в моем подсознании, как мой вечный стыд. К семи годам я знал все сексуальные извращения и даже частично испытал их на себе, поскольку не которые предпочитают молоденьких мальчиков.
Хелли глотнула воздух:
— И твоя мать разрешала им это?
— Весьма охотно, — огрызнулся Мариус. — В конце концов цена за молоденького мальчишку намного превышала ту, что платили потасканным шлюхам. Денег, которые она получала от какого-нибудь старого распутника за то, что он меня использовал, хватало ей, чтобы целый месяц удовлетворять свое пристрастие к опиуму.
Он перевел взгляд с исполненного состраданием лица Хелли на свой пистолет.
— Когда мне было девять, мать была убита. Задушена неудовлетворенным посетителем. Я ничего не почувствовал, когда нашел ее, К восьми годам я привык бродить по городу, иногда по нескольку дней не бывая дома. Ее убили в самое жаркое время года, и она лежала уже несколько дней… — Мариус чуть не задохнулся при воспоминании о запахе разлагающегося тела. — Лицо матери раздулось до неузнаваемости, шелушащаяся кожа стала багрово-красной, на руках остались красные перчатки с фальшивыми бриллиантами. Это был подарок отца.
«Это была его мать, и он ничего не чувствовал».
— После смерти матери меня взял к себе единственный живой родственник, странствующий уличный проповедник по имени Урия Де Янг. Последующие восемь лет я таскался из города в город, проводя дни в слушании, как дядя проповедует нераскаявшимся грешникам геенну огненную и спасение. Я быстро усвоил, что слово «ад» — синоним ночи, ибо именно тогда Урия обратил внимание на спасение души племянника. Души настолько испачканной, что она была почти недоступна спасению из-за его незаконнорожденного происхождения.
«Во грехе был зачат ты матерью твоей! И лишь, пострадав во плоти, избавишься от греха!»
На теле моем до сих пор сохранились следы дядиной плетки. Когда мне исполнилось восемнадцать, я убил дядю и вернулся в Нью-Йорк. Именно тогда у меня появился интерес к мщению могущественному семейству Парришей, желание заставить их страдать, как страдал я. Особенно Джейка — их любимого сына.
— Отлично, — огрызнулся Джейк. — Ты считаешь, что имеешь причины ненавидеть меня. — Он уже был близок к рукоятке пистолета. — Но зачем было убивать Сирену и Арабеллу?
Он опять сделал движение, чтобы завладеть оружием, но на этот раз ему не удалось избежать шаркающего звука о пол. Этого было достаточно, чтобы привлечь внимание Мариуса.
Со злобным криком он нажал курок. Звук выстрела потряс святилище, заглушив крик Джейка.
— Джейк! — вскрикнула Хелли, почувствовав, как он дернулся от попавшей в него пули. С быстротой молнии Мариус схватил пистолет Джейка. Прежде, чем Хелли успела отреагировать, проповедник притянул ее к себе и лишил возможности двигаться, приставив пистолет Джейка к ее виску.
— К. черту, Мариус! — заорал Джейк, хватаясь за плечо и стараясь встать на колени. К счастью, пуля лишь царапнула его. — Это дело касается только нас двоих, и Хелли тут ни при чем. Оставь ее.
— Но она часть тебя, как были твои родители, как была Сирена.
Проповедник склонил голову набок и спазматически похлопывал пальцем по курку.
— Я никогда не собирался убивать тебя сразу. Это было бы слишком легким наказанием. Я хотел, чтобы ты помучился. Сначала я собирался лишить тебя друзей и семьи, а затем обесчестить. Я начал свою месть, убив твоих родителей… своего отца.
Джейк почувствовал, будто ему вонзили кинжал и медленно, медленно поворачивают. Его милая мать и весельчак отец были убиты из-за неправильного понимания Мариусом мести.
— Я воспользовался динамитом, чтобы сжечь Миссию. Хелли должна была погибнуть в пламени.
Мариус посмотрел на женщину, которую держал в своих руках, и с сожалением покачал головой.
— Мне очень жаль убивать вас, моя дорогая. Право же, я очень к вам привязался. Но вы сделали неверный выбор, полюбив Джейка и получив его взаимность, и поэтому должны умереть. Я даже стукнул вас по голове, чтобы быть уверенным, что вы не убежите. Я рассчитывал на героизм вашего возлюбленного.
