Барбара, не сдержавшись, расхохоталась и обернулась к Филипу.
— Неужели тебе не… — Она не договорила, заметив, что он не слушает ее. Его внимание было приковано к лорду Киллигру, танцевавшему с его женой Элизабет.
Узнав о связи своего мужа с Барбарой, Элизабет в течение нескольких недель испытывала все муки ада. Тайные побуждения и стремления ее супруга вдруг открылись ей. Странное поведение стало ясным и понятным. Душу ее разъедала ненависть к Филипу и Барбаре. Она решила бороться с ними их же оружием и зачастила на балы.
У нее появился свой круг поклонников, которые находили ее очаровательной. Элизабет была стройной изящной женщиной среднего роста с нежной бархатной кожей и белокурыми волосами. Большие выразительные голубые глаза светились умом и доброжелательностью.
Барбара, прищурив глаза, следила, как леди Честерфилд скользит по залу, переходя от кавалера к кавалеру и оставляя за собой шлейф звонкого смеха. Филип все еще пристально наблюдал за своей женой, и Барбара сказала:
— Леди Честерфилд напоминает мне бабочку, опьяненную весенними ароматами, которая порхает с цветка на цветок. Кажется, она никак не решит, какой из кавалеров интереснее.
Взгляд Филипа был на редкость задумчивым.
— Она… очень изменилась за последнее время.
Барбара серьезно взглянула на него, затем в ее глазах вспыхнули насмешливые огоньки, и она с легким упреком ударила его веером.
— По-моему, тебе следует сдерживаться, иначе можешь прослыть ревнивым супругом. Ты же не хочешь стать посмешищем для всего двора?
Ревность в те времена считалась дурным тоном, и ревнивые мужья были в Англии объектом постоянных шуток.
Филип, задетый за живое, не замедлил отплатить ей той же монетой:
— По крайней мере ревность обостряет зрение. А вот тщеславие мешает тебе видеть то, что происходит прямо перед твоим изящным носиком. Ручаюсь, ты скоро перестанешь интересовать его. — И он кивком головы показал в дальний угол зала, где король с величайшим терпением строил карточный домик для своей кузины Френсис Стюарт.
Френсис недавно исполнилось пятнадцать, она была тонка и трепетна, словно пламя свечи, и так же волнующе красива. Сердце Барбары сжалось от страха, но она быстро отбросила тревожные мысли и беззаботно сказала:
— У тебя извращенное воображение. Френсис еще дитя и к тому же приходится дальней родственницей королю. Вот он и развлекает ее. Она до сих пор еще играет в прятки в дворцовых коридорах. Детские забавы!
Конечно, оба они, и Филип, и Барбара, понимали, что пятнадцать лет не такой уж детский возраст. Юные красотки очень ценились при дворе. Придворные кавалеры считали, что после пятнадцати женщина начинает увядать.
Филип сказал ворчливо:
— И тем не менее, похоже, король сражен наповал.
Он все еще наблюдал за женой, и по лицу его блуждало выражение легкого замешательства. Его скучная малышка Элизабет вдруг превратилась в загадочную, волнующую красавицу.
Филип всегда с необыкновенной легкостью завоевывал сердца прекрасных дам. И вот, его жена, воспылав ненавистью к собственному мужу, неожиданно стала вызывающе соблазнительной. Он мгновенно влюбился в нее и был уверен, что без труда вернет ее любовь. Но Элизабет потеряла способность глубоко любить, однако даже если эта способность еще была жива в ней, то Филипу нечего было на нее рассчитывать. Не обращая внимания на тоскующего в одиночестве мужа, Элизабет флиртовала со всеми и каждым.
С изумлением Барбара заметила, что леди Честерфилд кокетничает с Джеймсом Гамильтоном. Она абсолютно точно угадала один из мотивов этого флирта. Гамильтон был откровенно влюблен в Барбару. А победа над любым мужчиной, которого Элизабет могла украсть у нее, была бальзамом для ее уязвленной гордости.
— Чудеса да и только! — сказала Карлу Барбара, повторяя его любимую присказку. — Леди Честерфилд вскоре начнет заигрывать с вами, сир. Ее намерения вполне очевидны.
— А что если я отвечу на ее заигрывания? — спросил Карл. Отдыхая после вечернего приема, он свободно раскинулся в кресле и наблюдал, как Барбара расчесывает волосы.
Она сделала угрожающую гримасу и, шутя, направила на него гребень.
— Я проткну тебя острым мечом.
Карл задрожал в притворном страхе и затем сказал как-то невпопад:
— Ни одна леди не расчесывает сама свои волосы. Ты не боишься испортить свою репутацию?
— Какую репутацию? — Барбара подмигнула ему. — Кроме того, — добавила она с удовольствием, — я же знаю, что тебе нравится наблюдать за мной.
— Ты права. Это завораживающее зрелище.
Барбара вернулась к начатой теме:
— Гамильтон, как ты знаешь, кузен леди Честерфилд, и это обстоятельство чрезвычайно облегчает им возможность свиданий.
Леди Честерфилд жила в доме герцога Ормонда, и Гамильтон мог по-родственному в любое время зайти в дом своего дядюшки.
— Почему тебя так волнует эта тема? — сухо спросил Карл. — Может, ты сгораешь от жалости к лорду Честерфилду?
Барбара с легким упреком ударила его по плечу.
— Просто мне жаль Элизабет, — возразила она. — Я понимаю, что она ненавидит меня, но сама испытываю к ней только жалость. Я догадываюсь, что Филип был жесток к ней. Старая любовь умерла, но ей не удалось, как мне, найти настоящую большую любовь. — Она прижалась к Карлу в порыве благодарности. — Ах, Карл, я так счастлива, что ты любишь меня!
Карл погладил ее шелковистые волосы и улыбнулся. Барбара была неисчерпаема. Высокомерная, блистающая на балах красавица могла мгновенно превратиться в одинокого трогательного ребенка, доверчиво прижимающегося к нему. А иногда она бывала невероятно, просто дьявольски соблазнительной.
— Порой, когда я держу тебя в своих объятиях, мне кажется, что я обнимаю всех женщин мира.
— Ах, хотела бы я стать всеми женщинами, — загораясь, подхватила Барбара, — тогда все твои помыслы, все ласки принадлежали бы мне одной! Хотя, — поспешно закончила она, — я совсем не ревнива.
Карл коснулся губами ее блестящих волос. Лицо его стало задумчивым. Он любил эту женщину, но его любвеобильная натура вряд ли позволит ему всю жизнь оставаться верным ей. Стараясь быть честным, Карл мягко сказал:
— Твое счастье, что ты не ревнива. — Горькая усмешка скользнула по его губам. — Мне кажется, я не в силах сопротивляться очарованию женского пола. Но, Бог знает, я никому не хочу причинять страданий… — Он задумался и потом сказал почти шепотом: — но Катерина много страдает.
Барбара испытала знакомое чувство жалости, смешанное с раздражением, которое всегда охватывало ее при упоминании о королеве. Если он заставит меня ревновать, поклялась она сама себе, уж я не стану ползать перед ним на коленях, как делает Катерина, пытаясь вызвать жалость к себе! Вслух она сказала:
