Ознакомительная версия.
– Что случилось, моя дорогая? – в свою очередь проговорила старуха, всматриваясь в полумрак комнаты. – Кто эта девушка?
– Не знаю, не знаю… Это… Марья… Марья… Но не в ней дело, тетушка…
– Что же случилось?
Марта кинулась к ней.
– Матушка! – в каком-то исступлении отчаяния закричала она. – Пойдемте, пойдемте туда…
– Куда, дитя мое?
– Туда, туда, к стенам города! Туда, где твой сын, где бедный Феликс сражается с неприятелем, защищая наше имущество и нашу жизнь…
– Но, дитя мое… – прервал ее пастор.
– Ах, я знаю, я все знаю, что вы скажете. Но разве не все равно, где умирать? Минутой раньше, минутой позже… Разве вы не видите? Город горит, и неприятель ворвется сюда очень скоро…
Пастор быстро подошел к окну и заглянул в него.
– Она права! – воскликнул он. – Город горит!
Затем, подойдя к старухе Гильдебрандт, он тихо сказал ей:
– Удержите Марту здесь… А я пойду туда, где, может быть, требуется моя помощь.
Старушка упала на колени и принялась горячо молиться:
– Господи, не оставь нас! Господи, пощади жизнь сына моего, возврати мне его целым и невредимым…
Мария Даниловна сделала движение к двери, намереваясь проскользнуть в нее вслед за пастором, который, вернувшись теперь из своей комнаты в длинном темном плаще, направился к выходу.
Но Марта стремительно подошла к незнакомке и в порыве внезапно овладевшей ею злобы сильно схватила ее за руку и удержала на месте.
Та с изумлением взглянула на нее.
– Вы не выйдете отсюда, – твердо сказала Марта.
– Почему? – спросила та.
– Нет, нет, я не пущу вас. Это вы принесли нам несчастье! Все равно идти некуда. Если русские солдаты враги вам – вам не уйти от них никуда. Город взят, и мы должны погибнуть, и вы погибнете вместе с нами.
Не успела она окончить этих слов, как раздался оглушительный треск, как будто поблизости рухнула стена или дом.
Зарево пожара усиливалось. Слышались крики, стоны, звон оружия. Весь этот шум зловеще приближался к таверне.
Раздался звон разбитого стекла.
Женщины в ужасе обернулись к окну.
Штуцерная пуля пробила его, и стекло на тысячу кусков разлетелось по полу. Однако никому из присутствующих пуля не причинила никакого вреда, и они отделались лишь страхом, плотнее прижавшись друг к другу.
Дверь с шумом распахнулась и на пороге ее показался пастор. Лицо его было смертельно бледным.
– Все кончено! – тихо произнес он. – Мариенбург в руках врагов.
За ним вошло в комнату несколько немецких солдат.
Все они были в состоянии полного истощения. Многие из них были ранены и в изнеможении падали на пол; некоторые, закрыв лица руками, с трудом удерживали слезы. Отчаяние владело всеми.
Марта подходила то к одному, то к другому.
– Вы не знаете, что сталось с лейтенантом Рабе?
– Нет, фрейлейн.
– Не видали ли вы лейтенанта? – спрашивала она у другого.
– Какого лейтенанта?
– Феликса Рабе?
– Феликс Рабе? – проговорил старый солдат и отвернулся в смущении.
– О, если вы что-нибудь знаете о нем… – страстно проговорила Марта, именем Господа заклинаю вас, скажите, где он… Он ранен?.. Он умер?.. О, говорите, говорите же!..
Но старый солдат смущался все больше и больше, и слова не шли с его языка.
Тогда на помощь Марте, угадав уже всю правду, выступил пастор и, обратившись к старому солдату, сказал ему:
– Если вы знаете о нем что-нибудь, говорите.
– Вы – Марта Рабе? – наконец решился солдат, обратившись к молодой девушке.
– Да, я жена его.
Солдат поправил повязку на своей голове, молча выступил вперед и протянул Марте окровавленный платок.
– Так это, значит, вам.
Марта дико вскрикнула.
– А он? Где он? Что с ним?
– За несколько минут до своей смерти, – торжественно начал солдат, – лейтенант Рабе отдал мне этот платок, напитав его кровью, текшей из его груди от полученной раны, и сказал мне: «Поклянись, что, если ты останешься жив, ты снесешь этот платок моей жене Марте, в таверну «Голубая лисица»… Он еще сказал несколько слов о любви его к вам и к его матушке, но кровь пошла у него горлом, и он скончался на моих руках. Сержант и я отнесли его с поля сражения в город, за стены и сдали его тут встретившимся нам горожанам. Вот все, фрейлейн, что я знаю.
Судорожно зарыдала Марта, приняв из рук воина окровавленный подарок, и крепко прижала его к губам. Мать Феликса рыдала, не будучи в состоянии произнести ни слова.
Старый солдат продолжал говорить:
– Он умер геройской смертью, фрейлейн, командуя вылазкой у южных ворот. Но нас было мало, а силы неприятеля росли. Он был всегда впереди, воодушевлял солдат к бою. Но пуля врага сразила его.
Пастор сделал ему знак замолчать.
– Господь, – дрожащим голосом проговорил пастор, – да упокоит праведную душу его! Он умер как воин и как защитник своего родного города. Да останется память его всегда между нами.
– Аминь! – сказал раненый старый солдат, утирая глаза.
Женщины плакали, и ничто не могло удержать их слез. Они бросились друг другу в объятия.
Солдаты, из уважения к этому горю, один за другим покидали этот низенький темный зал и выходили на улицу, уже переполненную русскими войсками.
Несколько русских солдат ворвались в комнату таверны. Ими предводительствовал молодой полковник. Солдаты бросились к стойке, но офицер остановил их строгим голосом:
– Стой, ни с места! Солдаты остановились.
– Вы что за люди? – обратился полковник к пастору и женщинам.
Но вдруг вся его строгость пропала. Взор его упал сначала на Марту, потом на Марью Даниловну и остановился на ней в немом восхищении.
– Какая красавица-немка! – прошептал офицер.
– Я не немка, – возразила ему Марья Даниловна.
Офицер очень удивился.
– Но ежели ты русская, то почему находишься здесь, между нашими врагами?
Марья Даниловна собралась ему ответить, но офицера осенила внезапно мысль, и он приказал солдатам:
– Взять их под стражу…
Несколько солдат окружили женщин. Пастор Глюк выступил вперед.
– Господин офицер, – сказал он ему, – за что приказываете вы арестовать этих женщин? Мы – мирные люди, и во всей таверне вы не найдете у нас оружия. Прошу вас, именем Бога, отпустите их.
– Скажи ему, – обратился офицер к Марье Даниловне, – что негоже его сану поповскому мешаться в наши воинские дела. И еще скажи ему, что я представлю взятых фельдмаршалу, так как среди них нашлась русская… Не ведаю я, может быть, и шпионка.
– Я? Я – шпионка? – вскрикнула Марья Даниловна.
– Или преступница, бежавшая от русских ради сокрытия преступления, – продолжал офицер.
Марья Даниловна вздрогнула и сильно побледнела.
Ознакомительная версия.
