— Подумать только! — воскликнула она. — Миледи забыла свои ключи! Если хочешь, я покажу тебе драгоценности, Люк.
— Ну, раз такое дело, тогда конечно… — сказал парень, поднимаясь из кресла и поднося свечу поближе к Фиби, пока та отпирала шкатулку.
То, что он увидел, превзошло все его ожидания. Боже, сколько тут всего! Интересно, сколько это стоит? А это? А это? Люк взирал на сокровища, сгорая от зависти.
— Одна-единственная такая вот игрушка обеспечила бы нас до конца жизни, Фиби, — хрипло промолвил он, вертя бриллиантовый браслет в громадных багровых ручищах.
— Положи на место, Люк! Положи немедленно! — крикнула девушка вне себя от ужаса. — И повернулся же язык сказать такое!
Вздохнув, Люк нехотя положил браслет, но от шкатулки не отошел, продолжая внимательно разглядывать ее со всех сторон.
— А вот это что? — спросил он немного погодя, указывая на медную кнопку внутри шкатулки.
Не дожидаясь ответа, он нажал на кнопку, и секретный ящичек, отделанный внутри темно-красным бархатом, стремительно выдвинулся из шкатулки.
— Нет, ты только взгляни! — воскликнул Люк, придя в восторг от своего неожиданного открытия.
Фиби Маркс отложила платье миледи и подошла к туалетному столику.
— Прежде я этого не видела, — медленно промолвила она. — Интересно, что там, внутри?
Там, внутри, не было ни золота, ни драгоценных камней — только детский шерстяной ботиночек, завернутый в бумагу, да крохотный бледно-желтый шелковистый локон, явно срезанный с ребячьей головки.
Фиби рассматривала все это, широко раскрыв глаза.
— Так вот что прячет миледи в секретном ящичке… — пробормотала она.
— Всякий хлам она тут прячет, — беспечно заметил Люк.
На тонких губах девушки зазмеилась странная улыбка.
— Не вздумай никому рассказывать, что я тут нашла, — предупредила она, кладя содержимое секретного ящичка себе в карман.
— Фиби, не валяй дурака! — закричал парень. — Неужели ты и впрямь польстишься на эту дрянь?
— Это в тысячу раз дороже бриллиантового браслета, на который ты польстился, — ответила девушка. И, помолчав, добавила: — Будет у тебя пивная, Люк!
Считалось, что Роберт Одли практикует в качестве адвоката. В этом качестве он был внесен в списки британских законников, в этом качестве открыл свою контору на Фигтри-Корт в Темпле и в этом качестве проучился положенное количество семестров, вытерпев грандиозную пытку, без которой ни один будущий жрец правосудия не добьется известности и не сколотит состояние. Если все вышеупомянутое необходимо для того, чтобы джентльмен стал адвокатом, то Роберт Одли, конечно, был самым настоящим адвокатом.
При всем том он не вел ни одного дела, не пытался вести ни одно дело и не испытал угрызений совести из-за того, что за все пять лет, пока на одной из дверей на Фигтри-Корт красовалась табличка с его именем, у него так и не возникло желания это сделать.
Он был красивым, ленивым и беззаботным молодым человеком двадцати семи лет, единственным сыном младшего брата сэра Майкла Одли. Отец завещал ему 400 фунтов годовой ренты, а друзья не однажды советовали увеличить доходы, добившись права адвокатской практики. Он, поразмыслив, решил, что, противясь их желаниям, он доставит себе больше хлопот, чем бесконечные семестры юридического факультета и открытие конторы в Темпле, и потому выбрал второе и, не краснея, подался в адвокаты.
Когда на улице стояла невыносимая жара, он принимался курить немецкие трубки и читать французские романы, а когда это не помогало, расстегивал ворот рубахи и отправлялся полежать где-нибудь в тени Темпл-Парка, заявляя степенным судьям, что совершенно доконал себя работой.
Хитрые старые судьи, конечно, посмеивались над ним, но все они сходились на том, что Роберт Одли — хороший парень, великодушный парень и при этом довольно чудной парень, но при всей его вялости, нерешительности и лени Роберт Одли — ума палата и кладезь добродушного юмора. Такой, решили они, карьеры не сделает, зато и мухи не обидит.
Первая встречная шавка, чувствуя в нем родственную душу, почитала долгом возложить на Роберта Одли ответственность за свою дальнейшую судьбу, и наш герой, подтверждая ходившую о нем славу, превратил свою адвокатскую контору в образцовую псарню, регулярно приводя туда бездомных собак.
Охотничий сезон Роберт всегда проводил в Одли-Корт, но славы библейского богатыря и охотника Нимрода он не стяжал, ибо предпочитал неспешно въезжать в лесную чащу на кроткой кобыле, широкой в кости и без фантазий в голове, держась на внушительном расстоянии от завзятых наездников. Лошадь его прекрасно понимала: ей тоже менее всего хотелось присутствовать при умерщвлении затравленной лисицы.
Дядюшка души не чаял в молодом человеке, зато его кузина — легкомысленная, хорошенькая, мордашкой вылитый цыганенок, а характером чистый сорванец, — кузина его, мисс Алисия Одли, терпеть его не могла. Окружающие считали, что склонности, пристрастия и предпочтения молодой леди, единственной наследницы огромного состояния, достойны всяческого поощрения, но Роберт Одли был не из их числа. Алисия премиленькая девушка, говаривал он, прелестная девушка, серьезная девушка — одним словом, редкая девушка, одна на тысячу. Так говорил Роберт Одли, и выше этого его воодушевление не воспаряло. В его праздном уме даже не забрезжила мысль о том, чтобы добиться расположения девушки и обратить это обстоятельство в свою пользу. Сомневаюсь, имел ли он точное представление о состоянии дядюшки, но не сомневаюсь, что ни разу Роберт Одли не попытался устроить так, чтобы часть этого состояния перекочевала в его карман. Вот почему, когда в одно прекрасное весеннее утро, месяца за три до описываемых событий, почтальон принес ему свадебное приглашение от сэра Майкла и леди Одли, а также негодующее письмо от кузины, сообщавшей, что ее отец женится на молоденькой, не старше самой Алисии вертихвостке, не замечательной ничем, кроме соломенных кудряшек да беспрерывного хихиканья (ибо, к прискорбию своему, должна сообщить, что предубеждение мисс Одли побудило ее именно таким образом описать чудесный музыкальный смех, который так восхищал в недавней мисс Люси Грэхем), — когда, повторяю, вся эта корреспонденция попала к Роберту Одли, он не выказал ни досады, ни удивления. Сердитое письмо Алисии, испещренное многочисленными помарками, он прочел хладнокровно, не вынимая изо рта немецкую трубку, и, закончив чтение, бросил письмо и приглашение в корзину для ненужных бумаг, а затем отложил трубку в сторону и не без некоторого усилия заставил себя поразмыслить о том, что только что узнал.
