— Вы только сами с собой разговариваете, месье? — спросила женщина по-французски, не поднимая глаз. — Если да, то мне придется извиниться перед вами. В высшей степени неприлично подслушивать, когда люди говорят сами с собой, как по-вашему?
— Нет, то есть да. Я говорил сам с собой, но предпочел бы говорить с вами. Я залюбовался вашим костюмом. Красный — смелый цвет, даже при столь приглушенном освещении.
Из-за оперенной маски блеснули глаза. Он пожалел, что в зале не хватало света, чтобы разглядеть их цвет.
— Я смелая женщина, месье, — сказала она. — А это не костюм.
Значит, она была той, кем казалась.
— Умно, — похвалил он.
Люциан сожалел, что финансовое положение не позволяет ему завести такую любовницу. Его отец говорил, что каждый мужчина нуждается в опытной любовнице хотя бы раз в жизни. В женщине, способной научить тонкостям плотской любви, без ожиданий, идущих дальше обмена подарками и взаимными удовольствиями.
Отец много чего говорил, что не имело практического смысла.
Люциан шаркнул ногой и раскланялся. Хоть и на пороге банкротства, он мог себе позволить манеры джентльмена.
— Виконт Ратленд к вашим услугам, мадемуазель.
— Так прямолинейно, сэр? Но это ведь маскарад. Наши истинные «я» могут быть выставлены напоказ, в то время как имена остаются тайной за семью печатями. — Раскрыв веер, она принялась лениво обмахиваться, то пряча, то открывая себя его взгляду. — Стали бы вы так непринужденно разговаривать с женщиной, которой не были должным образом представлены?
— Но вы только что сказали, что вы… — Он запнулся. — Прошу прощения. Я просто подумал…
— Вы подумали, что член кипрского корпуса не станет настаивать на цивильности? — спросила она лукаво. — Месье виконт, женщина моего рода занятий должна требовать вежливого обращения, иначе кто позаботится о ее достоинстве, если не она сама?
— Ваш горячий поклонник, несомненно, — сказал он, очарованный ею. Женщина казалась экзотическим смешением светскости и наивности, требуя приличествующего представления и сводя его с ума полуобнаженной грудью. — Я бы точно позаботился.
— Тогда придется вас простить, — ответила она просто. — Ах! Сюда идет хозяйка. Леди Уэксфорд, если вы знакомы с этим джентльменом, пожалуйста, представьте меня этому… pardonez-moi,[5] кого ваш костюм воплощает?
— Пуританина.
— Значит, меня следовало поправить, когда я сказала, что под прикрытием маскарада выставляются напоказ наши истинные натуры, поскольку ваша, подозреваю, далека от пуританизма, — заметила она томно.
— Леди столь же проницательна, сколь прекрасна, — констатировал Люциан.
— Что ж, вы двое замечательно поладили, даже не будучи представленными друг другу. Жаль прерывать то, что так хорошо началось.
Взглянув на куртизанку, леди Уэксфорд вопросительно изогнула серебристые брови.
— Прошу вас, мадам. Я не для того приехал сюда из Парижа, чтобы упустить возможность познакомиться с интересными людьми.
— Очень хорошо, — сказала хозяйка. — Имею честь представить вам Люциана Боумонта, виконта Ратленда. Милорд, а это очаровательное создание — моя дорогая… подруга Бланш Латур.
Дама протянула ему обтянутые перчаткой кончики пальцев, благоухающие духами, и Люциан легко прикоснулся к ним губами.
— Enchante, mademoiselle,[6] — сказал Люциан, с удивлением отметив, что ее рука дрожит.
Такое он мог ожидать от дебютантки, но никак не от женщины, что делится благосклонностью в обмен на подарки. Эту дрожь он нашел удивительно трогательной.
— Ваша встреча на самом деле судьбоносна, — пояснила Изабелла. — Бланш, дорогая, это тот самый джентльмен, который увлекается римским искусством. Я тебе о нем говорила.
— Правда? Древнее искусство — моя страсть. — Алые губы Бланш изогнулись в сладострастной улыбке. — Одна из моих страстей.
Дразнящие искры в ее глазах за оперенной маской не привиделись Люциану, но были реальными. Киприотка высшей категории. Люциан готов был отдать все, чего бы она ни потребовала, за привилегию быть посвященным в ее страсти.
— Тогда позвольте мне сказать больше. Правильнее было бы сказать, что я интересуюсь античностью, а не древним искусством.
— Да, но ведь это искусство древних такое… пикантное, не правда ли? — возразила она.
В голове его промелькнули сладострастные пары и тройки с мозаики, которую он демонстрировал в Обществе антикваров.
— Пикантное, спору нет, — согласился Люциан. — Я раскопал несколько необычных находок. Может, захотите ими полюбоваться?
— Да, конечно. О! — Она повернула голову, когда раздались звуки струнного квартета, заигравшего новую мелодию. — Это менуэт?
— Полагаю, да. — Он протянул руку. — Не желаете ли потанцевать, мадемуазель?
— С радостью. Особенно менуэт, ведь это значит, что вам придется вскоре поцеловать меня, милорд, — ответила она, вкладывая в его ладонь свою.
Люциан проводил ее на площадку, молча благодаря безвестного мастера танцев, придумавшего танец с поцелуями, вплетенными в танцевальные движения. Правда, это будут всего лишь благочестивые прикосновения, но он ощутит лепестковую мягкость ее губ на своих и сможет мечтать о большем.
Возможно, о гораздо большем.
— Пожалуйста, называйте меня Люциан, — попросил он.
— Люциан, — произнесла она тихо с едва заметным намеком на акцент и продолжила: — И раз уж вы собрались показать мне потом пикантные произведения искусства, зовите меня Бланш.
На банкете любви поцелуй — закуска.
Дневник Бланш Латур
Дейзи с трудом переводила дыхание, когда они закончили величавый танец. Корсет мешал дышать. Платье куртизанки для бала явно не годилось. К тому же на узких платформах, удерживающихся на ногах ремешками, она боялась подвернуть лодыжку. Нанетта уверяла ее, что туфли на высокой платформе — писк моды в Венеции, но в Лондоне на танцах они были ужасны.
По крайней мере гавот означал благородное скольжение. При мысли о том, что ее почти обнаженная грудь будет выставлена напоказ, ей делалось не по себе. Каждый раз, когда она ловила на груди взгляды Люциана, ее соски становились такими твердыми, что причиняли ей боль. Дейзи хотелось прикрыть их ладонями.
Но Бланш Латур никогда бы этого не сделала. Настоящая куртизанка радовалась бы мужским взглядам и, безусловно, позволила бы мужчине наслаждаться зрелищем сколько вздумается. Так что Дейзи старалась от его взглядов не ежиться. А только смеялась. И шутила. Говорила всякие непристойности, приходившие в голову. От куртизанки никто и не ждал благопристойного поведения.
