Незавершенная голова Марка стояла в мансарде, которую Сюзан намеревалась переделать для себя в студию. Но пока еще она не чувствовала, что ей необходима комната, где бы она могла побыть в одиночестве. Это был ее дом, этот маленький домик в конце улицы, где она играла в детстве. Выглянув из передних окон, она видела то, что было так близко ей все время: ряды небольших белых домов, зеленая лужайка в дальнем конце, а сквозь вершины деревьев виднелся купол главного вестибюля университета, где преподавал ее отец и куда она с Марком ходила в течение четырех лет. Она одновременно и любила и презирала университет, зная, что он маленький и провинциальный. Попечительский совет его ограничивался двумя удачливыми фермерами, адвокатом и президентом местного банка. Она все еще любила этот свирепый, придирчивый, строгий преподавательский состав, в котором она знала каждого не только как пылкого догматика, который учил ее, но и как человека, на которого ворчал ее отец, как он ворчал на профессора Сэнфорда после собрания факультета: «Этот малый Сэнфорд — человек с причудами. Меня не волнует то, насколько хорошо он знает астрономию. Он ничего не видит, кроме своих звезд».
Бедный профессор Сэнфорд! То, что он жил среди звезд, было абсолютной правдой. Однако каждый из них жил и где-то еще, кроме этих маленьких домиков, в которых их бледные жены боролись с их младенцами и выполняли всю домашнюю работу, не имея прислуги. Сюзан также была знакома и с ними, и теперь смотрела из своих передних окон, помня обо всем этом. Она любила их, и ей было немного больно, когда она думала о них. Все они так сильно старались жить, ибо чувствовали, что жизнь — прекрасна; но их домики были такими маленькими, слишком маленькими и стояли так близко друг к другу, что им постоянно приходилось успокаивать своих плачущих детей, свой смех, гнев или рыдания. Только тишина держала их в уединении, так как они не игнорировали окружающих, и им была необходима благопристойность. Они умели обратить нужду в шутку и делали это. Но однажды маленькая миссис Сэнфорд взяла Сюзан за руку на факультетской вечеринке для выпускников. На ней было надето висящее, как на вешалке, кружевное платье, которое она надевала каждый год. Она немного застенчиво посмотрела на Сюзан и спросила:
— Чем ты собираешься заниматься, дорогая Сюзан?
— Всем, — весело ответила Сюзан, и тогда миссис Сэнфорд сцепила свои измученные стиркой маленькие руки, свои чистые ручки со сломанными ногтями. Был понедельник, и ранним утром она спускалась в подвал и стирала на всю семью, а потом выскальзывала оттуда, чтобы быстро развесить белье сушиться, не глядя на другие дворы, где остальные жены занимались тем же самым.
— О, Сюзан! — воскликнула она. — Ты пугаешь меня, дорогая! Ведь так ужасно узнать, что кто-то хочет от жизни всего и не способен получить этого. Иногда я думаю, что лучше бы не знать об этом. Например, лучше не уметь читать, чем уметь читать и не иметь книг, или ужасно хотеть научиться петь, в то время как тебе не по карману обучение.
Сюзан не знала, что сказать, и тогда миссис Сэнфорд улыбнулась и похлопала ее по руке. — Но ты так талантлива, дорогая. Я знаю, что ты будешь удачлива.
Кто-то выкрикнул:
— Знаю, знаю, миссис Сэнфорд сейчас для нас споет!
— О, дорогая, — откликнулась миссис Сэнфорд, — никто не захочет слушать мое пение!
— Ну, — попросила Сюзан, — ну, пожалуйста, миссис Сэнфорд. Я так люблю слушать вас.
Они стояли и слушали, а она запела печальным приглушенным голосом «Kennst du das Land?» Сюзан много раз слушала, как она поет эту песню, так почему же сейчас ей не хочется зарыдать, когда она вспомнила ее?.. Каждый раз, выглядывая из переднего окна, она вспоминала, как выглядела миссис Сэнфорд в тот день, когда пела.
Западные окна выходили на лес Бродяги. Там они с Марком стали женихом и невестой. Он спросил в тот день: «Куда мы пойдем, Сю?» И она ответила: «Мне всегда хочется идти в лес Бродяги! Так пошли же!»
В детстве она не играла там из-за детского суеверия, передающегося от одного поколения товарищей по детским играм другому, что в лесу бродит призрак бродяги, который давным-давно повесился там над своим собственным бивачным костром, на самом виду у всей улицы, полной домов, семей и детей. Свет из их окон, должно быть, тускло освещал его, когда он ел свой ужин — а на ужин у него была наполовину пустая банка фасоли, так что он не мог умереть от голода. И там была маленькая кучка дров, чтобы поддерживать огонь в костре. В его кармане даже нашлось достаточно денег, чтобы похоронить его. Они лежали в конверте, а на нем он карандашом написал неразборчивым почерком: «На мои похороны — не на кладбище». Не было видимой причины вешаться ему на виду у людей. Это было так странно с его стороны, что матери в самом деле успокоились, поняв, что они не могли ему помочь. Они сказали поверх голов своих детей: «Похоже, это необычный человек. Видимо, он не знал, что ему с собой делать». И дети, подражая тону их голосов, сделали из бродяги привидение и никогда не подходили близко к лесу, где он умер.
Но Сюзан с Марком отправились туда вечером, чтобы побыть вместе. Они были уверены, что в лесу Бродяги они совершенно одни.
— Боишься? — спросила она, смеясь.
— С тобой — нет, — ответил он и рассмеялся в ответ.
Их маленький домик частично был повернут к этому лесу; и она находила это место прелестным и девственным и иногда, ближе к вечеру, ожидая прихода Марка, бродила среди отдаленных деревьев, припоминая эту старую историю, однако не боясь ее больше, поскольку они с Марком сделали ее как бы своей. Это был странный лес, невероятно тихий, с нетронутыми дикими цветами. Она больше никогда и нигде не встречала такого леса.
Но все равно она приходила туда редко. Всегда находилось что-то, что ей нужно было сделать по дому. Когда днем позже они пришли домой, и когда к ним пришли в гости все их друзья, все наперебой говорили: «Не понимаем, как ты сделала это, Сю!», «О, дом выглядит так, словно вы прожили в нем многие годы!» И они с Марком, смеясь и держась за руки, купались в абсолютном счастье, своем собственном, простом счастье, и принимали это восхищение как частицу этого счастья. Они не стали делать ничего экстраординарного, понимая, что их домик маленький, и чувствуя, что они и так удачливее всех своих женатых друзей.
Когда все ушли, в эту первую ночь они совершили совместный обход всего дома, чтобы удостовериться, чтобы осмотреть все еще раз — гостиную, столовую, кухню, прихожую, лестницы, две спальни, небольшой кабинет Марка и маленькую ванную, отделанную желтым кафелем. Марк хотел подняться в мансарду, но она остановила его:
