которую готов умереть?
Костяшки ее пальцев побелели, ногти впились в мягкие ладони.
– Да, – признала Хэрриет. – И я чувствую себя безмерно желанной. Также я прекрасно понимаю, сколь многим тебе обязана, что делает твою власть надо мной еще сильнее.
Ему захотелось вскричать: «Как насчет твоей власти надо мной? Какой же я дурак!»
– Я имел в виду твою брачную клятву, – пояснил Люциан, стараясь говорить спокойно. – И ничего больше. Желание защитить тебя от Мэтьюса было инстинктивным, можешь поверить. Ну что, полегчало?
Она посмотрела ему в лицо и неуверенно улыбнулась.
– Пожалуй.
Напряжение, сковавшее его мышцы с тех пор, как она вернулась, чуть ослабело.
– Отлично, – кивнул он. – Теперь насчет Франции. Почему ты не можешь просто поехать отдохнуть, к чему такая секретность?
Ее лицо снова стало непроницаемым.
– Я еду не отдыхать, – проговорила она, – во-первых, не знаю, сколько мне потребуется там пробыть…
– Но я-то должен это знать! – Внезапно Люциан сообразил, что долгое отсутствие – пара лет или больше – даст ей право на развод на основании раздельного проживания…
– Я не знаю, сколько времени мне потребуется, – упрямо возразила Хэрриет. – И что еще более важно, я должна быть уверена, что ты не прикажешь мне вернуться.
– Не прикажу, – заверил он. – Зачем мне это нужно?
Хэрриет бросила на него красноречивый взгляд.
– Однажды ты уже уволок меня силой, когда я собралась во Францию.
Перед мысленным взором Люциана возникла толкучка на вокзале Виктория. Он схватил ее, и Хэрриет обозвала его дикарем. Но ведь тогда было совсем другое дело, хотел возразить Люциан и понял, что для Хэрриет это одно и то же. Неужели она думает, что он отойдет в сторону и будет безучастно наблюдать, как уходит драгоценное время, пока она не получит законное основание с ним развестись? Как муж, он имеет право потребовать, чтобы она жила с ним, имеет право заставить ее силой…
– И что же ты предлагаешь? – спросил он с таким надрывом, что Хэрриет заколебалась.
– Раздельное проживание, – наконец сказала она. – A mensa et thoro [12].
Вот и все.
– Ты просишь развода, любимая.
Хэрриет покачала головой.
– Нет, это всего лишь даст мне право отсутствовать в твоей постели и в супружеском доме.
Всего лишь!
– Пустые слова! – воскликнул Люциан, и она съежилась от горечи в его голосе. Насколько он знал, право a mensa et thoro дается церковью. Хэрриет сможет отсутствовать сколько пожелает, сможет заводить любовников… Да, его селки стремится на свободу. И в любой легенде добрые люди за нее бы порадовались. Дышать стало больно – легкие жгло словно огнем.
– Как насчет Оксфорда? – спросил он.
– Я уведомила их, что беру творческий отпуск, – ответила Хэрриет. – Я и так уже пропустила часть семестра.
Она все тщательно распланировала.
– А как насчет скандала, – еле выговорил он, – из-за раздельного проживания?
Хэрриет вздернула подбородок и, казалось, стала на несколько дюймов выше.
– Переживу, – отрезала она. – После того как мне в голову целились из пистолета и едва не убили тебя, сплетни я переживу.
Люциан смотрел, как она стоит напротив него, гордо склонив голову набок, как рыжие волосы вьются вокруг ее лица, словно жидкое пламя, и не мог сдержать эмоций.
– Ты должна знать, что я люблю тебя, – сказал он, – очень люблю.
Нежные губы дрогнули, но в глазах блеснула сталь.
– Я знаю вот что: мне хочется, чтобы за мной ухаживал мужчина, которого я люблю, – заявила Хэрриет. – Чтобы он добивался моего расположения, чтобы преклонил колено и просил моей руки. Мне хочется жить без единого сомнения в том, что я влюбилась в своего пленителя потому, что у меня не было другого выбора. Замужество лишает меня всех прав. Если я от них отказываюсь, то решение должно быть осознанным, а не вынужденным.
Похоже, она так и не простила ему жульничества в начале знакомства. Is da thrian tionnsgnadh, то есть хорошее начало – половина дела. Люциан невесело рассмеялся.
– Я полжизни невозможное делал возможным, – признался он. – Чего я не могу, так это повернуть время вспять.
– Знаю, – ответила она, – однако ты даже ни разу не извинился.
По его лицу расплылась улыбка – черная и вязкая, словно деготь.
– Потому что я не испытываю сожаления. Я тебя пленил, и ты подарила мне несколько дней истинного счастья. – Люциан стиснул в кулаки безвольно висевшие руки, словно пытаясь задержать ускользающее блаженство, но схватил лишь пустоту. – Для меня ты стала светом во тьме, к которой я себя приковал.
Решимость на лице Хэрриет сменилась состраданием.
– Ты не единственный мой тюремщик. Я восстаю против всех, кто меня принуждал: отца, матери, сестры, целого общества, которое сговорилось и решило, что для женщины с моральной точки зрения лучше стать женой незнакомого мужчины, чем простить ее за неосторожный поцелуй. Я бунтую против смертельного страха, въевшегося в самые мои кости, страха, что произойдет нечто ужасное, если я тебе откажу. – В уголке рта проступила усталая улыбка. – И теперь мне пришлось тратить свое драгоценное время, чтобы объяснить тебе положение вещей.
Знакомые слова – он сам их сказал, когда Хэрриет пыталась сделать что-нибудь полезное в Драммуире. Замкнутый круг! Она тоже в него угодила, а он держит путы, которые ее пленили. Люциан сглотнул. Он падал, хватаясь за соломинки, и не мог удержаться.
– Хотя ты и чувствовала себя изгоем в семье, ты – настоящая дочь своего отца, – наконец прошептал он. – Кажешься такой бесхитростной, зато потом наносишь удар в самый неожиданный момент.
Люциан не знал, то ли ему гордиться ею, то ли проклинать.
Хэрриет подошла к нему, взяла за руку. Он опустил взгляд и засмотрелся на знакомую ладошку, на изящные пальцы. Грудь пронзила боль. Всего несколько минут назад ее рука принадлежала ему, доступная, как своя, ведь любовники становятся единым целым… Теперь все изменилось, и Хэрриет права. Он провел большим пальцем по шелковистой коже на запястье.
– Меня это бесит, – прошептал Люциан, потому что не мог сказать «мне больно». Забавно, что правильный поступок неизбежно разбил ему сердце, едва он обрел его заново.
– Люциан. – Он нехотя поднял взгляд. Карие глаза жены светились все тем же чертовым состраданием. – Даже если бы у нас с тобой все началось правильно, мне следовало бы уехать на какое-то время. Видишь ли, прочитав новость про Ратленда, я очень на тебя разозлилась.
– Помню. Я думал, мы помирились.
Она кивнула.
– Да, но одна из причин, по которой я так разозлилась, заключается в том, что я почувствовала себя глупой, обманутой и сорвалась. Не раньше, так позже – ты был прав, отчасти я действительно тебя проверяла. Я хотела, чтобы ты изменился, чем-то пожертвовал, ведь
