– Данте, – прошептала она с таким бьющимся сердцем, что была не в силах двинуться с места. Она уперлась дрожащими руками в землю, полная решимости подняться, чтобы остановить Данте. Он не должен был разрушить зеркало даже теперь, когда доказал свою любовь и не задумываясь пойдет на все ради нее. Глори стремительно поднялась во весь рост и крепко обняла шею лошади, преисполненная благодарности храброму, благородному животному за свое восхождение на гору, чтобы воочию убедиться, как сбываются все ее мечты.
И тогда так медленно, что ей пришлось закрыть глаза, потому что они отказывались это видеть, Данте стал опускать зеркало.
Его плечи сотрясались – холодные неприступные горы оставались неподвижными. Должно быть, это от ветра раздувалась его рубаха, и казалось, что Данте дрожал и словно оседал, прижимая зеркало к груди, чтобы защитить его поверхность от солнца.
Он принял решение. Зеркало уцелело, а значит, сохранились и его мечты. Все ее надежды рухнули.
Данте услышал тихое, сдавленное рыдание и понял, что то был не вой ветра в ущелье.
Этот звук был похож на то, что творилось сейчас в его груди.
Он прижимал зеркало к груди в полном изнеможении от того, что чуть не случилось, и испугался, как бы не уронить древнее зеркало и случайно не навлечь беду, которую хотел отвести. Он снова услышал рыдание, на этот раз за своей спиной, и перевел ничего не выражающий взгляд в том направлении.
Глориана, охватившая руками шею усталой лошади Питера Хенли, так же невыразительно смотрела на него.
Данте совершенно не слышал, как она появилась, настолько был погружен в завывания ветра, в собственное гулкое сердцебиение и в эхо, которым они отдавались в его мозгу, взвешивавшем возможные результаты необратимых действий и обстоятельств, в которые он оказался вовлечен. Выражение лица Глори изменилось, и оно превратилось в непроницаемую маску актрисы, но она совершенно не пыталась скрыть ни дрожи, ни переполнявшей ее яоости. Слава Богу, мелькнуло у него в голове, что здесь нет ни револьвера, ни кинжалов, иначе не быть бы ему живым.
– Принеси его сюда, – проговорила Глори, движением подбородка указав на зеркало. – Я возьму его и закончу то, что ты, безусловно, был намерен сделать сам.
Он молча вручил ей зеркало. Его пронзило ощущение неизбежности. Все было так, как и должно быть. В двух шагах от него покоился валун. Он подошел к нему и прислонился к его гладкой стене.
– Ты слишком беспокоен, – заметила она.
– Беспокоен, Глориана?
– Ну да. Мечешься как большая кошка. Как я понимаю, ты так озабочен возвращением к Елизавете, что не можешь стоять спокойно.
– О, Елизавета. – Он отвернулся от Глорианы и обхватил руками валун. Из этого положения ему превосходно была видна натянутая веревка и отлично заложенный динамит. Напрасный труд. – Придется разработать новый план. Его шею стало покалывать и припекать – было так горячо, как будто все лучи солнца были направлены именно в эту одну точку.
Он прикрыл шею ладонью, но легче от этого ему не стало. Казалось, тепло вонзалось в него прямо через ладонь. Он развернулся и увидел стоявшую рядом Глориа-ну, направлявшую зеркало прямо на его сердце.
– Ты так решила? – выдохнул он.
– Нет. – Голос ее слегка дрожал, а в глазах стояли слезы. – Это ты так решил. Я видела тебя, Данте. Видела, как ты спрятал зеркало от солнца, чтобы оно не разрушилось. Это и есть твой выбор.
– Нет, Глориана. Я отвел зеркало от солнца, чтобы ты сама могла решить свою судьбу.
Руки Глорианы, удерживавшие зеркало, дрогнули, но неумолимый луч остался на месте. В нос Данте ударил запах горелой ткани, и одновременно по коже прошла боль от ожога. Он опустился на землю, а валун, на который он только что опирался, с резким шипением… просто исчез.
Она подошла к Данте, держа перед собой зеркало, как вооруженный рыцарь держит щит, устремляясь на врага.
– Что ты имеешь в виду, говоря о моей судьбе? Данте почувствовал, как по животу забегали тонкие струйки тепла.
– Зеркало, Глориана. Опусти его вниз.
– Я не могу! Я люблю тебя!
– Ты… ты любишь меня?
В который раз он пожалел, что не умеет красиво говорить, но ничего не мог с собой поделать. Даже сейчас, когда ему было ясно, насколько важны слова, он хотел лишь одного – сжать ее в своих объятиях и не выпускать никогда.
– Да, я люблю тебя! И поэтому стой спокойно, пока я не заставлю тебя исчезнуть.
Бог мой, ни один арбалетчик не владеет более смертоносным оружием, чем Глориана со своим зеркалом. Данте барахтался со всем отчаянием выброшенного на берег угря, и все же ему не удавалось увертываться от посылаемых ею вспышек света. Он почувствовал запах горелых волос. А потом завыл, когда луч опалил ему ногу.
– Глориана, ради, Бога, прекрати! Я тоже люблю тебя!
– Ты… ты любишь меня? – Да!
Он сел на корточки. Глориана пошевелилась, и луч запрыгал, не принося вреда. Переваливаясь с боку на бок, как утка, он подошел к ней чуть ближе. А потом решил пресечь этот аттракцион.
– Если я отправлю тебя отсюда, это будет доказательством того, как сильно я тебя люблю.
– А если я последую за тобой в цирк, это будет доказательством того, как люблю тебя я.
– Хорошо, я не хочу отсылать тебя обратно в твое время! – Эхо разнесло далеко по округе ее чистый, звонкий голос.
– А я не хочу следовать за тобой! – пророкотал он в ответ.
– Что, если… что, если мы просто останемся здесь вместе?
Он снова проглотил комок, застрявший в горле.
– Это самое лучшее, что мы можем сделать, любимая.
Он подошел к ней, и она вложила свою руку в его ладонь. Нежно обняв Глориану, он опустил ее на землю рядом с собой. Зеркало они положили тут же.
– Я собирался взорвать эту гору, Глориана.
– Я знаю. Мод мне сказала.
– Я хотел сделать это ранчо безопасным для тебя.
Но прежде чем запал должен был задымить, я понял, что не имею права этого делать.
Глориана смотрела на него, ничего не понимая.
Никогда еще ему не было так трудно говорить.
– Я хотел разбить это зеркало, Глориана. Я хотел сделать твое возвращение в цирк невозможным.
– Но почему?
– По тысяче причин. Потому что свет твоих глаз меркнет, когда ты думаешь о своем ремесле. Потому что мне невыносимо видеть деланную улыбку для сотен зрителей и неискренность в глазах, как будто это не ты, Глориана. Потому что я не задумываясь задушил бы любого мужчину, осмеливающегося смотреть, как ты демонстрируешь на арене цирка свою грудь.
– Демонстрировать свою грудь! Но я никогда… Кто сказал тебе такое?
– Это мне объяснил Питер. Он знает все о цирках и мечтает жениться на звезде цирка.
