Тут падишах внезапно успокоился и вновь сел напротив Хюррем. Сейчас он говорил так, будто делился заботами с близким другом.
– Мы получили письмо от матери французского короля Франциска[62]. Проклятый Карл захватил Франциска в плен и заключил в тюрьму. Мать короля умоляет нас спасти его сына.
– И что же сделал повелитель?
– А ты бы что сделала на моем месте?
– Нельзя не помочь матери.
– Какое, по-твоему, решение мы приняли?
– Наш повелитель поспешил Франциску на помощь по двум причинам. Во-первых, наш великий падишах – повелитель мира. Кто такой Карл V, чтобы заточать в тюрьму вашего союзника? Если вы оставите такое безнаказанным, это может свидетельствовать о вашей слабости, а мой повелитель никак не может такого допустить. Во-вторых, раз мать Франциска просит вас о помощи, значит, она признает ваше могущество, и не ответить на ее просьбу – значит не оправдать такого отношения.
Хюррем давно знала, что падишах терпеть не может, когда с ним говорят поучительным тоном, и поэтому сразу после своих слов улыбнулась и пошутила: «Повелитель собственноручно обучает политике свою наложницу. Наверняка ее невежество его забавляет. Так что мы по невежеству позволили себе такие речи, какие не подобают простым рабам. Преступили границы дозволенного, а падишах наверняка уже принял единственно верное решение, потому что только он знает, как поступить».
Сулейман улыбнулся.
– Прежде мы отправили письмо матери Франциска о том, что мы непременно поможем ее сыну. Вслед за этим мы отправили наш флот к берегам Франции. Флот должен был, прибыв туда, постоять некоторое время под парусами и вернуться. Услышав об этом, Карл, который проявляет свое геройство тем, что преследует мусульман в Испании, испугался и отпустил Франциска. Но они заключили договор. Спасший свою шкуру король через послов принялся засыпать нас письмами, в которых просит половину пирога.
– Я догадываюсь, что ответил наш повелитель.
– Конечно, догадываешься. Ты король Франции, Франциск, а прибегаешь к помощи Аллаха. Знай, что кони наши всегда оседланы, а меч всегда готов к битве. Так мы ответили.
Хюррем, услышав тон ответа падишаха, удивилась. Письмо Сулеймана говорило о том, что помощь придет, но ставило просящего в состояние подчинения. «Вот как надо писать такие письма, – подумала она и спросила: – А что сейчас будет?»
– В этом теперь весь вопрос, Хюррем Ханым, – сказал Сулейман. – Нужно принять решение, что делать дальше. Если бы перед тобой стояло такое решение, какой бы путь ты выбрала? Что скажешь?
Хюррем внезапно поняла, что ей представляется очень хороший случай. Сулейман много дней слушал советы Ибрагима, но мысли грека падишаху не понравились. Сам принять решение он не мог и сейчас советовался с ней. Сейчас она чувствовала себя канатоходцем на тонкой нити. Если ее совет принесет победу, то Ибрагим будет повержен. Она приняла решение, остальное теперь было в руках Бога.
– Необходимо прежде всего покончить с Карлом, чтобы он не мог больше поднять головы, а после можно наказать и юнца.
Сулейман долго и внимательно смотрел на любимую наложницу. Он всегда знал, что Хюррем обладает не только прекрасным лицом и телом, которые так вдохновляют его, но в этой женской голове водятся умные мысли.
Он обнял Хюррем, поцеловал ее лицо, глаза и волосы.
– Вот каково решение вопроса, о котором много дней спорят мои паши и визири. Карл V не осмелится поднять на нас руку. Но если Лайош, которого он подстрекает к войне, найдет в себе смелость и захватит часть нашей земли, то звезду нашего государства закроют тучи. Этот путь блага не принесет. Я скажу Ибрагиму-паше, чтобы он больше понапрасну не советовался с льстивой венецианской лисой Джиритти.
– Повелитель, не будьте несправедливы к Ибрагиму-паше, – нанесла удар Хюррем. – Ведь он грек. Может быть, он попытался отвести неизбежную войну от земель, близких к его родине.
Сулейман растерялся. Он не знал, что ответить. Подобное совершенно не приходило ему в голову. Хюррем, увидев его растерянность, втайне обрадовалась. Еще одна капля яда достигла цели.
Усилия Ибрагима не увенчались успехом. От своего решения Сулейман не отказывался. Хотя Ибрагим весь день твердил: «Кто это насоветовал такое нашему повелителю? Нашего повелителя толкают на ложный путь. Неужели вы хотите навлечь на наши головы снова такую беду, как крестоносцы?» Падишах, который наблюдал за собранием Дивана, ему сердито ответил: «Что ты такое говоришь, паша? Ты слышишь, что ты говоришь? Или то, что мы соизволили сделать тебя нашим зятем, позволяет тебе совершать подобные дерзости?»
Не на шутку перепугавшись, Ибрагим на мгновение решил, что сейчас его предадут в руки палача Кара Али, который набросит ему на шею шелковый шнурок. У Османов смерть всегда была под рукой. Достаточно одного лишь неосторожного слова, чтобы все вокруг полностью забыли и заслуги, и услуги, и всю дружбу, и все братские чувства, и всю верность. Он попытался что-то пробормотать в ответ, но от страха ничего толком сказать не смог. Вместо этого он попытался поцеловать падишаху руку.
– У нас что, нет своего ума, чтобы поступать согласно чьим-то мыслям? – сердито воскликнул султан. – Это что за слова? Это наше государство, это наши владения, это наша воля. Ты можешь высказать свои мысли, но решение принимаем мы. К тому же решение давно уже принято, только и всего.
И, высвободив свою руку из руки Ибрагима, он быстро вышел.
Хюррем узнала о произошедшем только на следующий день от Хатидже Султан. Хатидже была очень расстроена. «Ах, Хюррем Ханым, – говорила она, – печаль моя не знает границ. Между моим братом-повелителем и Ибрагимом-пашой легла трещина». Затем она рассказала, что послужило причиной размолвки ее мужа с султаном. Впрочем, этот случай, пошатнувший покой во дворце, был результатом целой цепи событий. Болтали, что Ибрагим начал вести себя, как второй падишах. Говорили, что даже когда он принимал австрийского посла, то принял его неласково, пеняя ему, словно сам Сулейман: «Знай же, что перед тобой находится тень султана. Как она скажет, так и будет. Не жди понапрасну ничьих речей, кроме наших. Всякое слово, произнесенное нами, уже закон».
Хюррем ничего не знала об этом, но ненавидели Ибрагима уже не только она с Хафзой Султан, но и многие другие. Неосторожные слова паши были немедленно доложены падишаху. Падишах отругал сплетников, не сказав ничего своему другу, однако хвастовство главного визиря запало ему в сердце. А тут еще Ибрагим твердил неотступно, что прежде стоит воевать с Ираном.
Хюррем летала от радости, однако старалась ничего не показывать Хатидже Султан. «Не расстраивайся, – утешала она ее, – повелитель считает пашу своим братом. В семье такие вещи случаются. Все пройдет и забудется».
