— Хельвен, не надо…
Из-за занавеса послышался сдержанный кашель, вошла Элсвит, неся блюдо с хлебом и тарелкой похлебки, другая служанка держала кувшин со свежим вином и несколько новых свечей.
Адам неожиданно почувствовал, что успокоился. Служанки замерли, явно смущенные присутствием хозяина. Он вторгся в женское владение, осквернил укромный уголок женских секретов. Адам плотно сжал губы и посмотрел на Хельвен. Та почему-то дрожала, стоя рядом с ним. Он поднял ее на руки и уложил обратно в постель.
Элсвит взяла ночную посудину.
— Все еще тошнит? — встревоженно шепнула она, обращаясь к Адаму.
Адам покачал головой и кивнул в сторону фляги.
— Подействовал запах спирта.
— У моей сестры была такая же реакция на сыр, — вмешалась младшая служанка, но под грозным взглядом Элсвит смутилась и покраснела.
— Адам, не уходи! — испуганно воскликнула Хельвен, видя, что муж отходит прочь, и его место возле кровати занимают служанки.
— Я не ухожу, просто поем здесь, в стороне от тебя, чтобы не раздражать твой желудок.
Хельвен откинулась на подушки, глядя на пламя свечи. Пламя едва подрагивало, словно новая жизнь у нее внутри. Свеча помогала ей видеть мужа, но чувства Хельвен были слишком неспокойными — она казалась себе такой несчастной, что в эту минуту была бы рада умереть.
Уэльс, декабрь 1127 года
— Попробуй, — Ренард протянул Адаму кусок пирога. Тот взял и понюхал с подозрительным видом.
— Снова с луком. Господи, я сам скоро превращусь в этот лук-порей[9]. — Адам откусил кусок и понял, что не ошибся. В начинке ощущался также творожный сыр и смертельная доза шалфея.
— Не удивляйся, мы ведь в Уэльсе, — с улыбкой напомнил Ренард и протянул свою чашку, чтобы ее вновь наполнили медовым напитком. — Но ты должен признать, это зелье здесь великолепное.
— Пока назавтра утром оно не ударит тебе в голову, — мрачно подытожил Адам. — Вон та девчонка так и пялится на тебя.
— Знаю. Как ты думаешь, она свободна? А я не нарушу законы гостеприимства, если попробую узнать об этом сам? Вообще-то я обещал вести себя примерно, то есть не прикасаться к запретному плоду, даже если хочется узнать, созрел ли он. — Глаза юноши насмешливо сверкнули. Ему никогда не суждено стать красивым в том классическом смысле, каким был его отец. Взрослые черты пока недостаточно развились. Однако, оживляясь, смеясь или выражая сильное чувство, Ренард преображался и притягивал к себе такое внимание, что люди, особенно женщины, оборачивались, чтобы взглянуть на него еще раз. Молодому человеку очень шел к лицу богатый бархатный наряд с золотой отделкой. Когда же он надевал накидку с широким воротником из волчьей шкуры, это выгодно сочеталось с его сверкающими серыми глазами.
Здесь в Уэльсе, в замке Родри ап Тевдра, на свадьбе Родри и дочери соседнего валлийского лорда Ренард представлял своего отца. Заключенное перемирие нужно время от времени подтверждать делами, именно поэтому Адам сам приехал на торжества. Если бы не политическая выгода, он, несомненно, остался бы рядом с Хельвен в Торнейфорде. Приближалось время родов. В то утро, когда он собирался на свадьбу, жена с грустью призналась, что чувствует себя огромной, словно выброшенный на берег кит. Приехала Джудит, чтобы помогать во время родов, рядом постоянно находилась и знахарка Агата. Все было предусмотрено, однако Адама не покидала тревога.
За последние шесть месяцев Адам обрел способность противостоять испытаниям судьбы. Но иногда среди ночной тишины, прислушиваясь к стонам жены, с тревогой вглядываясь, как та с трудом поворачивается, или просто держа ее за руку, он подолгу всматривался в темноту и чувствовал, как страх наполняет все его существо. Хельвен считала мужа сильным, опиралась на эту силу, зависела от нее. От сознания собственной ответственности страх, наваливающийся на Адама, еще больше пугал его. Если ребенок родится со светлыми волосами и голубыми глазами, — а это возможно, даже если Варэн не имел никакого отношения к отцовству, — Адам решительно не мог представить себе, хватит ли у него сил. Если же он сломается… Очнувшись от своих мыслей, Адам торопливо отхлебнул медовый напиток и даже пролил несколько капель на тунику, отчего вполголоса выругался.
— По-моему, это не у меня утром будет болеть голова, — не преминул использовать возможность вставить шутку Ренард и широко улыбнулся, показывая белые зубы.
— Если тебе запретили вступать в словесные дуэли с валлийцами, не думай, что можешь безнаказанно болтать языком в мой адрес! — сурово оборвал он.
Ренард виновато прикусил язык и нерешительно глянул в сторону Адама. Одновременно размышляя, стоит ли отпустить замечание насчет вспыльчивости и тем более увязать это с приближающимся материнством Хельвен. Быстро взвесив возможную реакцию, решил воздержаться, иначе хозяева-валлийцы получат немалое удовольствие, наблюдая открытую потасовку между гостями-норманнами.
— Извини, Адам, — пробормотал он, стараясь выразить интонацией искреннее сожаление.
— Да нет, это ты извини меня. Не воспринимай меня слишком серьезно. Что-то я сейчас плохо расположен для компании.
Ренард двумя руками поднял кубок с медовым напитком.
— Хельвен здоровее буйвола. Конечно, ты думаешь, что я говорю это, только чтобы ты успокоился, но это истинная правда, уж я-то знаю по тем шлепкам, которые не раз получал от нее. — Юноша улыбнулся.
— Перемени тему или заткнись, — спокойно заметил Адам, улыбаясь в ответ и переключая внимание на энергичное притопывание танцоров, скачущих вокруг костра.
— Ну, что ж, пожалуйста. У меня скоро помолвка с дочкой де Мортимера. Помоги мне, Господи! Отец и сэр Хью уже обсуждают приданое.
Адам молча прикусил губу. Откуда Ренарду знать, что любое упоминание фамилии де Мортимер обжигало его, словно пылающим факелом.
— Поздравляю, — с усилием выдавил Адам, отхлебнув еще несколько глотков.
— Только не говори об этом с такой печалью! — рассмеялся Ренард. — Эта крошка — просто прелесть. Теперь, когда Варэн погиб, она единственная наследница сэра Хью, а это сулит отменные пастбища и стада. — Ренард стрельнул глазами сквозь полуприкрытые ресницы в сторону юной валлийки, но поняв причину молчания Адама, добавил: — Ты знаешь, смерть Варэна тяжело ударила по сэру Хью. Он так надеялся, что король простит его сына.
— В самом деле? — Адам с усилием изобразил безразличие. Но как спокойно ни звучали его слова, в интонации легко угадывалось злорадство.
