Он желал остаться с Хилари Девер навсегда.
Им владело побуждение сжать ее в объятиях, однако она стояла у окна, скрестив руки на груди, – само воплощение сдержанности и неприступности. Ему невыносима была даже мысль о том, что она может отвергнуть любые физические поползновения с его стороны.
Наконец Давенпорт заставил себя произнести заветные слова:
– Я люблю вас, Хани. Вы согласны стать моей женой?
Легкие занавески раздувались вокруг нее, тронутые ветерком. В комнату проникал лунный свет, оставлявший серебряные отблески на ее золотистых волосах.
Довольно долго она не говорила ни слова. Его сердце как будто подскочило к самому горлу и забилось с такой силой, что Давенпорту показалось, будто он не выдержит. Молчание затягивалось, и он произнес:
– Хани, пожалуйста, ответьте мне. Вы согласны стать моей женой?
Едва она приоткрыла рот, как он приготовился к удару.
– Боюсь, я не могу выйти за вас замуж, милорд.
Давенпорт ожидал подобного ответа, но тем больнее оказалось услышать это от нее.
– Почему нет? Я знаю, что сделал и наговорил много лишнего тогда, в музыкальном салоне, но если вы готовы меня выслушать…
Она покачала головой:
– Боюсь, что не могу выйти за вас замуж потому, что вы недостаточно хороши для меня.
Только и всего?
– Что ж, разумеется, я недостаточно хорош для вас. Спросите любого из моей семьи. Спросите Бекса там, наверху. Но, черт возьми, Хани, я люблю вас! И вы сами говорили, что любите меня.
Она склонила голову набок.
– Знаете, Давенпорт, я не думаю, что вы любите меня. Хотя я в полной мере отдаю вам должное за то, что тогда, в музыкальном салоне, вы хотя бы попытались исправить совершенный вами промах.
– Промах? – Теперь он был в замешательстве.
– Вы думали, что сумеете уладить дело с леди Марией. Но вы забыли о том, что даже если эта глупая девица станет молчать о нашей… связи, она не единственная, кому о ней известно. После сегодняшнего вечера все будут ожидать от вас, что вы поступите, как порядочный человек, и сделаете из меня честную женщину. Единственный способ спасти мою репутацию – это пожертвовать вашей свободой. И вы ведь сделаете это, не так ли, Давенпорт? Потому что теперь мне известен ваш секрет. – Она понизила голос до шепота. – На самом деле вы вовсе не негодяй.
Она сложила части головоломки воедино. Они сошлись, но все же не представляли истинную картину.
– Это не так.
Глаза ее блестели от слез, однако голос оставался ровным:
– Я видела выражение вашего лица, когда я сказала, что люблю вас, Джонатан. И это не было лицо влюбленного мужчины, который только что обнаружил, что его чувства взаимны.
Правда в ее словах поразила его, подобно удару под дых. Он смотрел на нее, понимая, что ситуация стремительно ускользала из-под его контроля и он был бессилен это предотвратить.
– Тогда я не понимал. Я и понятия не имел, что…
– Вы сказали, что мне не придется выходить за вас замуж. Таковы были ваши слова как раз перед тем, как вы бросились вдогонку за леди Марией, чтобы убедить ее держать язык за зубами и таким образом избавить нас от необходимости вступать в брак. Мне трудно – вернее, невозможно – поверить, будто ваши чувства могли так измениться за каких-нибудь несколько часов.
– Но они изменились, черт побери! Или, вернее, они не менялись – просто до этого момента я не отдавал себе в них отчета. Хани, у вас должен был оставаться выбор. Я не хотел, чтобы вы связывали себя обязательствами, о которых впоследствии можете пожалеть. Вот почему мне нужно было заставить леди Марию молчать.
– В самом деле? – Он запутался до такой степени, что на ее лице появился оттенок жалости. – Я сказала вам, что люблю вас, лишь за считаные минуты до того. Мне кажется, вы из тех мужчин, для которых их драгоценная свобода значит больше всего прочего. Вас пугала сама мысль о том, чтобы связать себя обязательствами. Вот почему вы даже не попытались достать пригласительные билеты на бал в «Олмак», разве не так?
– О, теперь я вас услышал. Только какое отношение имеет к нам «Олмак»?
Она ткнула в него пальцем:
– Вы утверждаете, будто не помните, почему вам запретили там появляться. Как будто это не имеет для вас никакого значения. Как будто то, что двери клуба перед вами захлопнулись, настолько маловажно, что ускользнуло из вашей памяти.
– Но ведь так оно и есть! – запротестовал он.
– Я вам не верю. Вы просто трус, милорд. Боитесь бороться за то, что вам дорого. И, что хуже всего, вы боитесь любить.
Он осторожно присмотрелся к ней, задаваясь вопросом, не превратила ли ее недавняя схватка со смертью в своего рода богиню, чья власть намного превосходила власть простых смертных и в чьей душе не осталось места для милосердия.
А Хилари между тем продолжала все тем же беспощадным тоном:
– Ваши коллеги в научном мире сторонятся вас, дамы-патронессы «Олмака» закрывают перед вами двери клуба, ваши собственные кузены отвозят вас за город и бросают в амбаре. Все это имело для вас значение, Давенпорт, иначе вы не шли бы на такие нелепые крайности до нынешнего момента. Вы отрицаете, что чувствуете боль, так как слишком горды, чтобы признать: вам нужны эти люди. Вам нужно общество. Вам нужна ваша семья. Вам нужны ваши родные. Вам нужна ваша работа. – Она перевела дух. – И вам нужна я.
– Хани, именно это и я пытаюсь вам сказать. Я люблю вас и нуждаюсь в вас. Выходите за меня замуж.
– Нет, Давенпорт, – ответила она. – Вы просто пытаетесь сделать хорошую мину при плохой игре. Но я вам этого не позволю.
– Это совсем не так! – Он тяжело и прерывисто вздохнул и попытался разобраться в беспорядочной массе эмоций, бушевавших внутри его. Когда речь шла о том, чтобы очаровать и обворожить собеседника, слова давались ему на удивление легко, но он никогда не умел использовать их для выражения более глубоких чувств. Эти чувства были столь новыми, столь нежными и столь уязвимыми, что ему причиняло почти физическую боль сбросить с себя оболочку ветрености, которую он использовал все эти годы, чтобы защитить себя. Но он готов был сделать это ради нее.
Давенпорт с трудом сглотнул. Голосом низким от страсти и хриплым от отчаяния он произнес:
– Хани, вы – мое солнце. Вы – тепло, которое согревает меня и подпитывает все, что во мне есть хорошего. Свет, изгоняющий тьму из моей души. Я чувствовал себя потерянным, лишенным цели в жизни и все более погружающимся в забвение, пока не встретил вас. Вы вовлекли меня в свою орбиту. Служа вам, оберегая, пытаясь быть достойным, любя вас, я обрел свой истинный путь.
Он всмотрелся в ее лицо, пытаясь уловить признаки понимания, однако ее глаза – эти чудесные глаза с золотистыми искорками – не смягчились. Они лишь наполнились слезами.
