Ознакомительная версия.
Он так угрожающе надвинулся на Аретино, что тот отпрянул, задел пресловутые бокалы, они снова зазвенели… и испуганный крик Аретино слился с этим звоном:
– Да я бы не взял с тебя ни сольди! – Он выхватил из кармана халата какой-то ключ: – Видишь? Это ключ от твоей камеры. Я раскаялся и в обмане, и в жестокости! Я шел отпереть твои замки, выпустить тебя на волю… А ты, неблагодарный, хочешь лишить меня последнего счастья! – Он патетически простер руки к Троянде, однако Григорий заслонил ее собой.
– Рассказывай! – буркнул он. – Люблю твои байки! Этот ключик в том замочище с головкой, ручками и ножками потонет. Врал бы получше! А что до счастья… – Он подхватил Троянду и поставил ее на широкий каменный подоконник; она испуганно пискнула, но Григорий легким прыжком очутился рядом. – А что до счастья, то было оно у тебя – да сплыло. Вот, погляди!
И, увлекая за собой Троянду, он шагнул в зеленую, шумную, влажную бездну.
Троянда не сдержала крика, когда студеные волны расступились под тяжестью ее тела, но тут же ощутила, как руки Григория подхватили ее, потянули вверх. Всхлипнув, она глотнула воздуху, открыла полные слез и воды глаза – и страх прошел, как не был: лицо Григория рядом, его отважные глаза смеются, светлые кудри прилипли ко лбу. Троянда отвела их дрожащими пальцами.
– У тебя глаза зеленые, как у морского царя! А я думала, голубые, – сказала она, зачарованно глядя в эти глаза.
– Это от воды, – пояснил Григорий. – И у тебя зеленые. А знаешь, когда я тебя увидел первый раз, думал, что в мой чан с водой заплыла из моря русалка.
Они засмеялись, поцеловались и не сразу вспомнили, где находятся. Лодка покачивалась рядом, рукой подать. Григорий помог забраться Троянде, потом сам перевалился через борт и сразу схватился за весла.
Троянда смотрела вперед. Очаровательная лазурь Адриатики с розовыми и красными парусами далеких лодок расстилалась впереди, как безбрежное счастье.
Она вздрогнула от щемящего восторга. Все, что осталось позади, вся прежняя жизнь стала легкой ношей. Все пережитое обратилось в дым, и осталось лишь немного пепла – так немного, что он умещается в ладанку, спрятанную на груди у странника. И этого хватит с лихвой, ибо сейчас для нее вся жизнь – в будущем… в этой любви.
Троянда самой себе казалась засыхающим цветком, которого сперва полили ядовитым раствором, а он был так обрадован любой, какой угодно влаге, что и не распознал отравы. Так было с ней, когда она встретила Аретино… И потом цветок ее сердца терпел равнодушно все: гниль, сушь, – но лишь когда отведал настоящей, свежей, чистой воды, осознал, чего был лишен всю жизнь.
Она смотрела на Григория и впервые понимала, что слова – очень слабый способ выражать свои чувства. Сердце ее было переполнено, а язык – нем. Она не знала, как сказать о своей любви… она любила и целовала глазами.
Григорий, который, сильно работая веслами, не отрывался от ее взгляда и читал в нем все, как в книге, улыбнулся чуть смущенно, словно извиняясь, что тут же не бросился к ней и снова не стиснул в объятиях:
– Надо поторапливаться. Не ровен час, этот наш заклятый друг шум подымет.
Он как накликал.
– Троянда! – разнесся над водой истошный вопль. – Все ушли! Пьерина! Троянда! Вернитесь!
Григорий оглянулся.
– Hу вот же, а? Hикак не уймется!
Вся Венеция горела пурпуром и золотом. Солнце стояло как раз напротив окон дворца Аретино, и все они казались залитыми огнем. И только одно было темным, потому что темная фигура заслоняла его, отчаянно взывая:
– Пьерина! Троянда! Пьерина! Троянда!..
– Эк его разбирает! – покачал головой Григорий. – А ведь не дозовется, нет?
– Нет! – твердо сказала Троянда. – И ведь он и не меня зовет. Другую…
Она не была уверена, что Григорий поймет, но он все же понял. Взглянул со светлой улыбкой:
– Другую? А тебя как зовут?
– Дашенька, – ответила она, впервые без страха и тоски вспоминая свое имя. – Дашенька…
Григорий, не выдержав, отшвырнул весла, придвинулся к ней, прижал к себе что есть силы, успев мельком взглянуть на солнце. Слава богу, до полудня еще далеко!
* * *
Лодку несло, несло по течению, и, пока она не скрылась за поворотом, все не утихало, качалось на волнах:
– Троянда! Пьерина! Троянда-а!..
Прощайте, госпожа! (итал.).
Кознями (старин.).
Беличьи шкурки (старин.).
Мурано – остров в Венеции, где производят знаменитые стеклянные изделия.
Елена Глинская, мать Ивана IV.
Так называлась плеть, нарочно предназначенная для наказания жены.
Церковный собор, часто носивший законодательный характер.
Остров в Венеции, где испокон веков жили знаменитые кружевницы, как на Мурано – стеклодувы.
С украинского.
Государи, собирающие дань с народов, приносят дань своему рабу (лат.).
Грабитель кошельков у государей (лат.).
Головорезы, разбойники (итал.).
Бутыль для вина, оплетенная соломкой.
Верховный правительственный орган Венецианской республики в описываемое время.
Инкуб – мужской образ, который принимает дьявол или его подручные для искушения святых или монахинь. Мужчинам являются суккубы – дьяволицы в образе обольстительных красавиц.
»Формула отречения» ведьмы, означающая, что она предается дьяволу, состоит в чтении молитвы «Отче наш» наоборот: с последней буквы последнего слова.
Так в Венеции называют гондольеров.
Князь (итал.).
Большой канал (итал.).
Час вечерней молитвы в католических монастырях.
Маленький канал (итал.).
Здесь и далее перевод стихов с итальянского Ю. Медведева.
Бабник (итал.).
Главная торговая улица Венеции.
Так во времена крестовых походов называли мавров, то есть арабов.
Ознакомительная версия.
