— Ваша светлость… — Сестра замолкла. Ей еще ни разу не приходилось встречаться с отцом, который желал посмотреть на мертвого ребенка. Она приносила отцам сыновей, объявляя, что у них родился «замечательный наследник», или дочерей, «прекрасных, крошечных существ». Но сейчас этот опыт ей вряд ли мог пригодиться.
— Девочка, — наконец произнесла она.
Патрик быстро взял из ее рук крошечный сверток и отрывисто бросил:
— Идите.
Сестра Мейдерс с облегчением упорхнула обратно наверх, собираясь сказать доктору, что забирать бедного мертвого младенца пусть посылает кого-нибудь другого. Она идти туда боится, потому что это не человек, а какой-то дьявол. Одни брови чего стоят! Сестра Мейдерс поежилась, с восхищением предвкушая, как она расскажет об этом завтра утром матери.
Оставшись один, Патрик уселся в свое любимое кресло и развернул пеленку. Крошечное личико было очень белое, как свежевыпавший первый снег. Он сидел очень долго, вглядываясь в лицо дочери, затем поднялся и медленно направился к двери. Сейчас ему можно было дать не тридцать лет, а все девяносто.
Окончательно Софи пришла в себя только через четыре дня. Рука нервно задвигалась по животу — он был отвратительно плоским. Все ушло, ушло, как будто ребенок там никогда и не находился, не ударял ножками, плавая в своем маленьком домике.
Рядом, внимательно разглядывая стену напротив, в кресле сидел Патрик. Момент, которого он все эти дни страшился, пришел. Она смотрела перед собой, не видя его, и по ее щекам медленно стекали слезы.
Патрик опустился на колени, взял ладони жены и зарылся в них лицом.
Софи молча смотрела на мужа, роняя на него одну за другой слезинки.
— Извини, Софи. — Слова приходили откуда-то из самой глубины души. — Знаю, что никогда не смогу возместить тебе эту потерю, но поверь, я скорблю невероятно.
Лицо Софи чуть оживилось.
— Выходит, ты хотел ребенка?
Патрик поднял голову, и она с ужасом осознала, что его щеки мокры от слез.
— Хотел ли я ребенка? — Он горько усмехнулся. — Да я безумно его хотел. Понимаешь, безумно. И сам не знаю, почему сказал тогда Брэддону эти жестокие слова. Разумеется, это была неправда, потому что все время я только и думал что о ребенке.
Софи сглотнула.
— Извини, Патрик. Я не знаю, что в моих действиях было неправильно.
— О чем ты говоришь?
— О ребенке, нашем ребенке. Не знаю, что я такого сделала, что он умер. — Софи вырвала руки и стала нервно теребить край одеяла.
Взгляд Патрика ее испугал.
— Это не ты что-то сделала неправильно, — прошептал он, — а я. Это я напугал тебя. Это из-за меня ты упала с лестницы.
— С какой лестницы? — Оказывается, Софи ничего не помнила.
— Ты упала на лестнице, — медленно проговорил Патрик. — Упала, и потом у тебя случился выкидыш. — Он немного помедлил. — И виноват в этом я.
Софи отрицательно замотала головой.
— Нет. Насчет лестницы я ничего не знаю, но ребенок погиб раньше. Я почувствовала это еще до того, как меня осмотрел доктор Ламбет. Наш ребенок… он перестал шевелиться.
— Она, — автоматически поправил ее Патрик.
— Она?
— Софи, у нас с тобой была девочка. Милая маленькая девочка. Ты хочешь сказать, что ее гибель с падением с лестницы не связана?
Она кивнула.
Патрик уронил голову на одеяло, и из его груди вырвалось приглушенное мучительное рыдание.
— О, дорогой, не надо, не надо! — Она обняла его за плечи. — Мы в этом не виноваты. Наша доченька… наверное, она просто была не готова жить в этом мире.
Патрик долго оставался неподвижным, наслаждаясь давно утраченной (ему уже казалось, что навсегда) близостью Софи. Сейчас в его сердце ощущение острой радости смешивалось с горем. Но это было небезнадежное горе — горе с просветом впереди.
— Лежи, тебе надо набираться сил.
— Ты ее видел? — тихо спросила Софи.
— Видел. Она была похожа на тебя. — Патрик осторожно вытер жене слезы. — Я сказал ей, как сильно ты ее любила.
Софи снова заплакала. Патрик сел на край постели и пробежал руками по волосам любимой.
— Я завернул ее в свой кашемировый шейный платок.
Софи подняла дрожащую руку и потянула Патрика за плечо.
Дождавшись, когда он приляжет рядом, она со вздохом зарылась лицом в его плечо.
— Где она?
— Похоронена на нашем семейном кладбище, — тихо сказал Патрик. — Это сделали Алекс и Шарлотта, тебя я оставлять не хотел. Она лежит рядом с моей матерью. — Он потерся щекой о ее мягкие волосы. — Мама очень любила детей.
Софи сильнее прижалась к нему.
— Ты дал ей имя?
— Я подумал, что будет лучше, если мы сделаем это вместе. Он не стал объяснять, что священник вряд ли бы окрестил мертворожденного ребенка и что даже для того, чтобы похоронить их дитя на освященной земле, Алексу пришлось привезти из Лондона Дэвида Марло, потому что местный викарий отказался.
— Алекс с Шарлоттой прислали письмо. Завтра они приезжают в Лондон. Дэвид провел поминальную службу по нашему ребенку. Ты ведь помнишь Дэвида?
Софи кивнула. Конечно, она помнила Дэвида, милого кареглазого викария, школьного приятеля Брэддона и Патрика.
А затем она снова заплакала. Ее тело все сотрясали рыдания, и Патрик ничего не мог поделать. Только гладил волосы и бормотал нежные ласковые слова.
Следующие несколько недель Софи оставалась в постели, послушно съедая легкие блюда, которые с большой любовью готовил для нее Флоре. Долгие часы с ней проводил Патрик. Читал отрывки из ее любимых романов, колонки новостей из «Морнинг пост» и международные новости из «Тайме». По правде говоря, Софи его почти не слушала. Следить за сюжетом удавалось всего несколько минут, а дальше она погружалась в воспоминания. Когда по ее щекам начинали струиться слезы, Патрик откладывал книгу и прижимал жену к себе.
Мать навешала ее каждый день, давая изрядный заряд бодрости. Отец посетил лишь однажды. Вошел на цыпочках и молча встал у постели.
— Жаль, что у тебя нет сестры, с ней тебе было бы легче все это перенести.
Софи посмотрела на Него сухими глазами.
— Папа, не надо жалеть о том, чего нет.
— Знаешь, мы с твоей матерью наделали в жизни очень много ошибок. В основном-то, конечно, виноват я, дурак.
Софи улыбнулась вымученной улыбкой. Боже, как она мечтала услышать от отца эти слова! А теперь, когда такое наконец случилось, обнаружила, что ей это чуть ли не безразлично.
— Если вы с мамой поладили, это чудесно, папа, — прошептала она.
Джордж постоял еще немного, а затем тихо покинул комнату.
Наконец кровотечение прекратилось, и доктор Ламбет разрешил ей вставать.
Софи равнодушно залезла в дымящуюся паром ванну, избегая смотреть на свое тело. Она его ненавидела. Дочку не смогла выносить. Какой позор!
