Девушка с характером (СИ) - Якобс Анне

– Мари! Эльза! Идите с коврами на другую сторону, столько шума от вас!

Мари, вздохнув, вытерла со лба пот. Видимо, госпожа целиком подчинялась новой командирше. Теперь придется тащить тяжелые ковры на северную сторону и начинать сначала.

– Дальше они запретят нам есть, потому что мы громко чавкаем, – пробубнила Августа. – А этой дуре позволено набивать себе желудок за хозяйским столом. Оттилия-Оттилия, стала как лилия частью фамилии. Приятного аппетита!

– Только бы выздоровел наш дорогой господин! – вздохнула Эльза. – Все так грустно, Мари. Я ночью не могу уснуть, все думаю…

Мари молча начала скатывать ковер, и Эльза подскочила помочь. Они вместе понесли тяжелый ковер, лежавший обычно в комнате хозяина, на маленький газон на северной стороне виллы и перекинули его через штангу. Когда вернулись, Августа все еще сидела и укачивала ребенка. Девочка наелась и, довольная, заснула.

– Я перепеленаю ее быстренько, – сказала Августа и пошла с ребенком в дом.

– Вернется, только когда все ковры мы уже перетаскаем, – начала браниться Эльза. – И почему ты это терпишь, Мари?

Мари ответила, что ей доставляет удовольствие таскать и выбивать ковры, потому она целый день сидит за швейной машиной. От этого ноет спина, а у фрейлейн Элизабет все время новые идеи.

– Ты думаешь, в июне и правда будет помолвка? – с беспокойством спросила Эльза.

– А почему нет?

Мари взяла выбивалку и начала стучать по ковру.

Наверху Алисия сидела у постели мужа и читала ему «Альгемайне». Больной безучастно лежал на спине, глаза были закрыты, лицо землистое, щеки впали. Боли почти не было, но и жизненной силы – тоже. Иоганн Мельцер, который в течение тридцати лет почти жил на фабрике, ежедневно проводил там по шестнадцать часов и больше, потерял всякий интерес к ниткам, тканям и рисункам. Осторожные попытки Пауля рассказать о ремонте двух станков закончились тем, что отец со стоном перевернулся на другой бок. Сейчас же вмешалась Оттилия, попросила молодого человека выйти и дала пациенту для успокоения валерианы и ромашкового чая. Даже газетные статьи, которые Алисия читала мужу вполголоса, подлежали контролю со стороны Оттилии. Малейшее проявление активности – движение рукой или подергивание, а это случалось часто, – и медсестра тут же очень вежливо просила Алисию прекратить чтение. Алисия была единственным человеком, с кем Оттилия обращалась исключительно вежливо, поскольку госпожа была вольна уволить или заменить ее другой медсестрой.

Алисия замерла, наблюдая за неподвижным телом мужа. Слышал ли, что ему читали? Иногда ей казалось, что он может вдруг умереть, во сне потерять сознание и, не попрощавшись, перенестись в мир иной. Не попрощавшись – это самое страшное. Весной прошлого года они отметили серебряную свадьбу, то есть прожили вместе двадцать пять лет. Были счастливые времена, но бывали и ссоры, и долгие периоды, когда они жили не друг с другом, а друг подле друга. Больше всего Алисии хотелось сказать Иоганну, как сильно она всегда любила его и как сожалеет по поводу каждой их размолвки. Но она тянула с признаниями, чтобы он не подумал о своей скорой кончине. Кроме того, ей мешало постоянное, даже назойливое присутствие сестры. Вот и сейчас сестра встала пощупать больному пульс, она измеряла его при помощи висящих на шее серебряных часов. Проверив, она с удивлением подняла брови и бодро кивнула Алисии. Той разрешалось почитать еще немного.

Осенью Россия планирует провести шестинедельные учения для трех классов резервистов. Австро-венгерский монарх выражает по этому поводу беспокойство. По его мнению, такой призыв похож на полноценную мобилизацию царской армии, увеличившей число военных до двух миллионов человек…

Дверь медленно открылась, и в проеме показалось бледное лицо Китти.

– Как дела? – прошептала она.

– Он спит, Китти. Пожалуйста, потише.

Позади младшей возникла старшая сестра, обе на цыпочках вошли в комнату, стараясь не шуметь.

– Почему он все время спит? – вздохнула Китти. – Несколько дней назад с ним уже можно было разговаривать, а теперь он опять не говорит ни слова…

– Он получает валериану, чтобы не волноваться и выздоравливать, Китти.

Китти нахмурилась и сказала, что наверняка было бы лучше рассказать ему что-нибудь веселое, чтобы он посмеялся. Никто еще не выздоравливал от лежания на спине и чтения вслух скучных газет.

– Папа? – Она подошла к постели и наклонилась, Дыхание отца было тяжелым, он почти хрипел. Китти осторожно погладила ему лоб, отчего его веки затрепетали. – Папа, я решила обучаться сестринскому делу. Хотя я там буду худшей студенткой. Я уже знаю, что все испорчу.

Элизабет тоже подошла в ревнивой озабоченности остаться незамеченной на фоне Китти.

– Хочешь, я что-нибудь сыграю тебе на пианино, отец? Может, Моцарта? Или отрывок из оперетты?

Больной кашлянул и открыл глаза. Его взгляд был другим, чем прежде. Он всегда пристально, даже строго смотрел на окружающих. Сейчас же его зрачки метались, будто его что-то беспокоило, что-то страшило.

– Папа? – сдавленно позвала Элизабет. – Папа, это мы. Китти и Лиза. Твои дочери…

Отец пошевелил губами, пробурчал что-то невнятное.

– Я должна просить вас оставить больного в покое, – строго произнесла сестра Оттилия. – Ему ни в коем случае нельзя волноваться.

Элизабет повиновалась, Китти же ближе наклонилась к отцу и попыталась разобрать его бормотание. Что-то такое… Мари… Мария… Как странно. Ведь не святую же Деву он зовет? Неужели ему уже настолько плохо? Или он имеет в виду Мари, ее верную и дорогую подругу Мари?

– Вы слышали, фрейлейн Катарина? Если вы не слушаетесь моих указаний, я ничего не могу гарантировать!

Китти осталась у постели, взяла отца за руку, погладила его ладонь. Затем прошептала, что скоро вернется, медленно выпрямилась и наткнулась на ледяной взгляд медсестры.

– Отстаньте от меня! – произнесла Китти с очаровательной улыбкой. И вышла из комнаты в сопровождении Элизабет, предоставив матери заглаживать ситуацию.

– Я не привыкла к такому обращению, госпожа Мельцер! – услышали они из-за двери голос Оттилии.

– Мы все очень обеспокоены, дорогая сестра. Будьте снисходительны к моей дочери…

Китти и Элизабет посмотрели друг на друга и захихикали. После всех треволнений, переживаний и бессонных ночей смех шел на пользу. Они смеялись от души, привалившись к стене и прикрывая ладонью рот, чтобы не рассердить Алисию.

– Солдафон!

– У нее точно на груди волосы растут.

– И она каждый день бреет усы!

Когда со стороны служебной лестницы появилась Августа с подносом, девушки затихли. Бедный папа, на серебряном подносе, который так осторожно несла Августа, стояли чайник и тарелочка с хлебом. Аромат свежезаваренного ромашкового чая наполнил коридор, и Китти, которая ненавидела этот запах, поспешила в свою комнату.

– У тебя есть немного времени? – спросила ее Элизабет.

Это было необычно: сестры всегда расходились по своим делам, Элизабет вела хозяйство, чтобы разгрузить маму, а Китти возобновила рисование.

– Есть… – с недоверием посмотрела на нее Китти. Элизабет опять будет ее в чем-то упрекать? С тех пор как старшая сестра ежедневно общалась с экономкой, она держала под контролем все служебные помещения и даже прачечную. А Китти стянула оттуда несколько полотенец для своего коллажа.

– У меня… у меня несколько вопросов.

– Ну прекрасно, – недовольно пробурчала Китти. – Несколько минут…

К облегчению Китти Элизабет не проявила никакого интереса к располосованным кухонным полотенцам, которые Китти разрисовала красками и наклеила на полотно. Вместо этого старшая сестра села на стульчик возле туалетного столика, критически оглядела себя в зеркало и выпростала из прически локон.