– Что ты хочешь этим сказать? – Кэтриона испуганно посмотрела на него.
Доминик уронил голову на руки.
– В течение той длинной горестной ночи я все понял. Генриетта назвала мои действия нелепыми. Она сказала, что я ей отвратителен, всем, что есть в моем теле. Она говорила, что я безобразный и отталкивающий, что она ненавидит некую мою часть и проникновение ей противно до тошноты. Она отворачивалась от меня и рыдала. Я долго не мог понять, пока наконец она не объяснила все сама. Это было преподнесено со странным удовольствием. Оказывается, когда-то ее совратила гувернантка. Генриетте понравились такие формы близости, и теперь она ожидала от меня того же.
– Сафо, Лесбос и все такое?
– О Боже, откуда у тебя такая осведомленность?
– Читала классику. – Кэтриона положила руку поверх его руки. – В Дуначене большая библиотека. Но почему Генриетта не попросила тебя остановиться?
Он сомкнул пальцы вокруг ее ладони.
– Я думаю, у нее был шок. Она не знала, как устроен мужчина, а я не понял, почему вначале она была такой страстной! Она хотела получить удовольствие, но так, как уже привыкла прежде. Ей нужно было, чтобы я только гладил ее и делал все ртом. Правда, позже она призналась, что это могла бы с успехом сделать и ее горничная. Когда я сказал, что теперь у нас может появиться ребенок, с ней сделалась истерика, потому что она не хотела детей. Она даже не знала, как это происходит.
Кэтриона непроизвольно сглотнула.
– О, теперь я понимаю. Она говорила, что ты принудил ее к бесчестью. Но это же естественное проявление любви со стороны мужчины! Зачем же тогда ей было выходить за тебя замуж?
– А вдруг бы меня перехватила Розмари!
Теперь Кэтрионе все стало ясно. Она вспомнила Эдинбург: мимолетные взгляды, на которые тогда не обращала внимания, и некоторые высказывания Генриетты незадолго до ее смерти.
– Так у нее были любовные отношения с леди Стэнстед?
– Невероятно, не правда ли? Бедная Генриетта! Ее желания так и не были удовлетворены полностью, даже после того как Розмари увезла ее в Эдинбург. Леди Стэнстед не имела столь сильного интереса к женщинам, и любовный треугольник обрек каждого на несчастье!
– И ты думал, что все-таки сможешь покорить Генриетту? – Кэтриона недоверчиво посмотрела на него.
Доминик поднес ее руку к губам и поцеловал.
– Это был вызов моей гордости. Я надеялся, что у меня будет шанс победить ее, доказать ей, что она способна любить мужчину. Тогда я был слишком глуп.
– И ты не мог никому сказать правду! Как бы ты стал объяснять это ее родителям или кому-то еще? О Пресвятая Дева Мария! Мне так жаль, Доминик.
Он засмеялся.
– Не нужно меня жалеть, я сам во всем виноват. После возвращения из России я вбил себе в голову эту бессмыслицу о чистоте и невинности. Я принимал скрытность Генриетты за деликатность, присущую настоящей леди, но ошибся.
Кэтриона придвинулась к нему ближе.
– Выходит, мы очень похожи – ты тоже не делаешь много ошибок, но если ошибаешься, то это приносит тебе много страданий.
– Тогда, надеюсь, верно и обратное. Если уж я что-то делаю правильно, то это просто грандиозно!
Кэтриона засмеялась. Это был взрыв счастья, фейерверк искр. Грандиозно! Действительно, на этот раз она не ошиблась и в самом деле сделала правильный шаг!
Доминик, увидев в ней перемену, тоже засмеялся. Глаза их встретились и вспыхнули страстью.
– Мне кажется, пора нам вступить в нашу брачную ночь и зачать ребенка.
– Который родится или золотистым, как ты, или темным, как я, и он будет самым счастливым, потому что ни у одного ребенка в мире не будет такого замечательного отца!
Без лишних слов Доминик заключил ее в объятия и перенес через порог пещеры. Сохранившееся папоротниковое ложе темнело внутри. Он сдернул плед с ее тела и постелил поверх килта. Кэтриона стояла в своей шелковой рубашке там, где он ее оставил, в пучке лунного света, хлынувшего в пещеру. Как же он был величественен, ее прекрасный и удивительный герой! Это она будет говорить ему ежедневно, словами и телом, соединяясь с ним и любя его. Она родит ему прекрасных малышей, много, целое семейство.
Доминик, улыбаясь, повернулся к ней:
– Нам понадобится твоя рубашка вместо простыни.
О, было бы глупо краснеть, когда ты расплавлена страстью и горда его любовью! И все же, когда Кэтриона стягивала через голову белый шелк, она покраснела. Доминик сделал шаг к ней и обвил руками ее обнаженное тело. Их возбуждение вырвалось на волю невиданной доселе мощью и словно пламя взревело меж ними.
На теплом ложе из папоротника, шерсти, хлопка и шелка они предавались любви, обмениваясь ласками. В благоговении Доминик медленно водил по ее телу руками и языком, доводя Кэтриону до умопомрачительного экстаза. В ответ она трогала упругую кожу его рук и ног, восхищаясь устройством мужского тела, гладила спину и округлые ягодицы, мощные плечи, сильную челюсть и шелк золотистых волос. Все это было такое прекрасное и сугубо мужское! Ощущения от прикосновений и его запаха околдовывали ее.
Он вдвинулся между ее ног с неистовством и вместе с тем с нежностью, погружая ее в бушующий огненный поток, не сдерживая себя ни в чем. Она открылась ему и забросила ноги ему на спину, держа его против себя, слепо, как в бреду, кусая его в плечо. Задыхаясь от радости, она сдавалась на милость победителя, даря ему свою душу. «Я буду неутомим и не дам вам покоя, пока не воспламенится ваша кровь и легким не станет хватать воздуха!»
Внезапно он вскинул ее над собой. Она посмотрела вниз, на его запрокинутую голову, затененное лицо и белеющие в темноте зубы. Двигаясь, пронизывая себя его плотью, она упала вперед и торопливо припала к его рту. Ее учащенное дыхание смешалось с его дыханием, и вместе с запахом тумана и торфа он почувствовал на языке вкус меда.
Тела, взмокшие от вожделения, сделались скользкими, и Доминик снова перекатил ее под себя, по-прежнему целуя, по-прежнему не разъединяясь. Когда они вместе сделали резкий толчок, его глаза открылись и улыбнулись ей. Пока он возносил ее к вершинам блаженства, она смотрела вверх, в таинственные темные глубины. Тем временем душа ее постигала сердце и жизнь ее загадочного мужчины. И когда наконец они перенеслись на тропу поперек неба, яркие звезды прорвали темноту ночи.
Кэтриона судорожно прижалась к нему, крепко обхватывая его тело руками и ногами.
– О, Доминик! – выкрикнула она, и холмы подхватили ее крик.
После нескольких мощных конвульсий биение внутри прекратилось. Внезапно в нее ворвалось целое море, и чрево с готовностью приняло влитое в него семя. Обессиленная, Кэтриона не отрывала глаз от лица своего героя.
