С чердака донеслись детские голоса и шум передвигаемых стульев.
— Я не верю тебе. Ты сама отдала его, — сказал Йенс.
— Нет, Йенс, нет… я не отдавала. — Лицо. Лорны исказила гримаса отчаяния. — Приехала моя мать, а когда она уехала, монахини сказали мне, что ребенка тоже нет, но никто не сказал мне, куда его дели.
— И ты хочешь, чтобы я поверил в это? — От ярости у Йенса побелели губы, он двинулся на Лорну, и она подумала, что он хочет ударить ее. — Что ж, мне следовало этого ожидать. Ты уже все решила для себя, когда я приезжал к тебе. Да ведь это ясно как Божий день, что они уговорили тебя и ты согласилась не усложнять себе жизнь объяснениями, которые были бы неизбежны, если бы ты вернулась домой с незаконнорожденным ребенком. Разве не так? Да ты… ты просто отшвырнула его от себя, сразу решив тем самым все проблемы! Теперь послушай меня, хорошенько послушай. — Йенс схватил Лорну за плечо и крепко сжал его. — Самым несчастным днем в моей жизни был тот день, когда я повстречал тебя, этот день принес мне только горе. А ты просто молодая богатая сучка, ты крутилась на кухне, в лодочном сарае, крутилась вокруг моей спальни, выискивая дурака, который мог бы удовлетворить твою похоть. Что ж, я ее удовлетворил, так ведь? Но у тебя достаточно денег, чтобы и это уладить, да? — Он приблизил к Лорне гневное лицо и неожиданно оттолкнул ее. — Убирайся отсюда. Мне не о чем больше с тобой говорить.
От толчка Лорна упала на штабель бревен, ощутив боль в ноге. Сквозь слезы она смотрела на спину Йенса, который вернулся к яхте и принялся с яростью, размашистыми движениями шлифовать обшивку.
Лорна потерла ноющее плечо, перебирая в уме оправдания, хотя прекрасно понимала, что Йенс не станет их слушать. Он только шлифовал… и шлифовал… словно пытаясь дать выход своей злобе и горю. И, казалось, каждое его движение снимает тонкий слой с ее сердца. Лорна подумала, что оно вот-вот разорвется. Не в силах больше переносить его враждебность, она с трудом поднялась с бревен и прошептала:
— Ты ошибаешься.
И вышла из мастерской.
Когда она ушла, Йенс прекратил работу и медленно выпрямился. Он слышал ее удаляющиеся по причалу шаги, видел крохотный парус, уносивший Лорну от него. Через несколько минут плечи его поникли, он прислонился спиной к корпусу яхты и медленно сполз на пол. И, уже лежа на полу, обхватив голову руками, в которых была зажата наждачная бумага, Йенс Харкен заплакал.
Ox уж это горькое, злосчастное лето, когда Йенс жил на другом берегу озера, а Лорна, похоже, и вовсе не жила, а просто существовала. Ходила она мало, только тогда, когда возникала необходимость куда-то пойти; ела только тогда, когда организм уже начинал подавать тревожные сигналы; не спала по ночам, наблюдая с кровати за луной и за восходами солнца, сидя на подоконнике; исписала множество страниц в своем дневнике, сочинила начала почти ста стихотворений, но ни одно из них не закончила. И отклоняла все приглашения.
И только одно занятие приносило ей душевный покой.
Плавание под парусом.
Лорна без разрешения брала ялик, и никто не ругал ее за это. Гидеон уже привык к тому, что ялика целыми днями не бывало на месте. Местные жители тоже уже привыкли видеть Лорну в лодке и в розовой дымке утра, и на палящем солнце в середине дня, и вечером, когда легкий бриз чуть двигал ялик, а Лорна лежала на спине и смотрела в небо, и казалось, что в лодке вообще никого нет.
Лавиния предупредила ее:
— Ты скоро станешь худая, как тростинка, и сгоришь на солнце.
— Ты никогда никого не берешь с собой. Можно, я хоть разок прокачусь с тобой, ну пожа-а-луйста, — попросил Серон.
— Лорна, я так скучаю без тебя, — пожаловалась Феба Армфилд.
Дженни поинтересовалась:
— Ты такая печальная из-за Тейлора? Ты все еще испытываешь к нему чувства? Если ты его до сих пор любишь, то скажи мне.
Гидеон отреагировал так:
— Ни один мужчина не женится на такой девушке. Они решат, что ты чокнутая, раз целыми днями катаешься в ялике по озеру.
Только тетя Агнес успокоила Лорну:
— Не обращай внимания на то, что они говорят. Я точно так же чувствовала себя после смерти напитана Дирсли.
Лорна нашла в тете Агнес родственную душу, знавшую все детали ее трагедии, и сочувствие тетушки было словно бальзам для израненной души Лорны. Они делились самыми сокровенными чувствами, потому что сердце Лорны было разбито точно так же, как много лет назад было разбито сердце тети Агнес.
Они много гуляли вдоль озера и сидели в саду, читая Джона Мильтона и Уильяма Блейка. В дождливые дни пили чай в беседке, а в жаркие рвали лаванду и отмахивались букетами от мух, читая друг другу стихи.
Вот так и прошло лето.
Йенс часто видел Лорну. Он узнавал маленький ялик, когда тот заплывал в залив, а потом уносился по ветру, снова унося ее от него. Тогда он останавливался в дверях мастерской с инструментами в руках, смотрел, как она уплывает, и думал, где его сын, как он выглядит, какое имя ему дали и кто заботится о нем. Думал Йенс и о своих будущих детях, о том, что они никогда не узнают о своем брате, живущем где-то в этом мире.
Его сын, его и Лорны Барнетт.
Все его несчастья олицетворяла собой эта женщина в ялике, проплывая мимо, она напоминала ему о том, о чем ему хотелось забыть.
В мастерскую зашел Тим.
— Вот, я подумал, тебе будет приятно посмотреть на это, — сказал он и протянул Йенсу фотографии его и Лорны, которые запечатлели то идиллическое, счастливое лето, когда строилась «Лорна Д». Йенс спрятал фотографии среди зимней одежды, сложенной в сундук, который стоял в ногах кровати. Иногда по ночам, когда он лежал, закинув руки за голову, ему хотелось достать их и посмотреть на Лорну, но слишком горьки были воспоминания о несбывшихся надеждах, поэтому Йенс старался переключить свои мысли на другое, желая вычеркнуть Лорну из памяти.
На день или два ему удавалось вытравить из памяти ее образ, но потом снова на глаза попадался ее парус, или он в разговоре слышал имя ее отца, или наблюдал за прогулочным пароходом, гадая, находится ли она на борту среди богатеев, чей смех был слышен тихими вечерами, когда пароход вез их на ужин в яхт-клуб или развлекаться в павильон «Гамалей». Очень часто, когда уже темнело, с парохода доносилась музыка и в свете огней видны были танцующие фигуры. В такие моменты Йенс стоял в конце своего причала и думал о пропасти, разделяющей его и Лорну Барнетт, испытывая обиду от того, что Лорна не осмелилась бросить вызов общественному мнению и выйти за него замуж. «Ну и танцуй с ними, — с горечью думал Йенс, глядя на отблески света на воде, — танцуй со своими богатыми кавалерами и забудь, что у тебя вообще был от меня ребенок».
