Вынутый из воды Морган лежал на спине, его рубашка и сюртук были пропитаны кровью.
Сара упала на колени, не в состоянии перевести дух, чувствуя, как переполняющее ее горе перехватило горло. Она плакала, произнося его имя, и когда он открывал глаза и смотрел на нее, она почти теряла рассудок.
Нежно, очень нежно она подняла его голову и плечи и положила на свои колени. Она гладила его лицо, волосы, губы.
Он улыбнулся и тихо заговорил: – Мы почти сделали это, Солнышко.
– Не говори ничего. Мы вызовем врача. Ты поправишься, мой дорогой. Все кончилось. Все позади. Они убили Кинга и…
Он закрыл глаза и она сжала его руку крепче.
– Будь счастлива, – прошептал он.
– Морган.
Она плакала и целовала его губы. Когда сэр Генри и Норман подбежали к ним, она умоляла:
– Позовите врача. Кто-нибудь, позовите, пожалуйста, врача!
Уикэм присел на одно колено и быстро осмотрел рану в брюшной полости Моргана. Он побледнел:
– Дорогая, я боюсь, что мы ничего не сумеем сделать, я настаиваю, чтобы вы немедленно ушли отсюда. Сюда идет полиция. Если «Амазонас» задержится, все раскроется. Уйди те, умоляю вас!
Она покачала головой и, когда Норман потянулся оттащить ее в сторону, она повернула к нему свое заплаканное лицо и сказала решительно:
– Я его не оставлю.
– Сара, будьте благоразумны. Она покачала головой.
– Мы не можем позволить вам остаться, – донеслись слова Уикэма.
– Вы не можете силой заставить меня уйти. Я не хочу. Не хочу, говорю я вам. Мое место здесь, с человеком, которого я люблю, за которого я собиралась выйти замуж…
Лицо Нормана стало жестким.
– Сара, он умирает.
– Нет!
Она спрятала лицо на груди Моргана и закричала:
– О, нет, Господи! Нет! Я не хочу оставлять его!
Рука Моргана коснулась ее щеки, и она подняла к нему свое лицо, пытаясь ободряюще улыбнуться. Взгляд его был суровым и мрачным, и не было даже намека на нежность, с которой он смотрел на нее последние недели.
– Я хочу, чтобы ты убралась от меня к дьяволу и дала мне… спокойно умереть. Уезжай домой с Норманом и не думай ни на минуту, что я последовал бы за тобой… или женился на тебе. Закрывая глаза, он отвернулся и, скрипя зубами, сжал ее платье окровавленными пальцами и оттолкнул ее от себя.
– Я тебя… не люблю. Я использовал тебя. А сейчас убирайся к черту, чтобы я мог нормально умереть.
– Ты так не думаешь, Морган. Не думаешь! Внезапный спазм боли исказил его черты, на мгновение его глаза снова остановились на ней, и его пальцы отчаянно сжали ее руку.
– Сара, – нежно позвал он. Потом он затих, и глаза его закрылись.
– Миси, – послышался голос Кана, и она, пораженная, подняла глаза, когда он проталкивался между Норманом и Уикэмом.
– Помоги ему, – тихо сказала она.
Кан взял ее на свои сильные руки и потащил прочь, хотя она трясла головой и боролась с ним, когда он заставлял ее встать. Уикэм наклонился над телом Моргана. Потом он быстро повернулся к ней, его глаза были полны печали, губы мрачно стиснуты. Он сказал:
– Мне очень жаль. Он умер.
Черное небо и море, казалось, разверзлись и потащили ее вниз, и она услышала, как где-то пронзительно закричала женщина.
Три месяца спустя
Август 1876 года
Англия. Лондон
Заложив руки за спину, Норман стоял у двойного окна и наблюдал за Сарой, которая сидела под деревом и кормила орешками свою противную вертлявую обезьянку. Он оглянулся на мать.
– Думаю, мне нужно поговорить с ней.
– Очень советую, – ответила матушка. – Ты должен быть у лорда Лимбертона в половине девятого. Я увижу тебя там, дорогой?
– Если будешь так любезна, мама.
Леди Шефилд подставила сыну щеку для поцелуя и направилась к двери.
– И, дорогой, попытайся убедить ее оставить своих дикарей дома. Пока наши друзья вроде бы все понимают, но, боюсь, их терпение заканчивается.
– Сделаю все, что смогу, мама. Ты же знаешь, как они к ней относятся. Не выпускают из вида ни на секунду.
Норман подождал, когда мать уйдет и только тогда отправился в сад к Саре.
– Сара, ты не забыла, что мы сегодня ужинаем у лорда Лимбертона?
Она почесала шею обезьянки и ответила: Не забыла.
– Но ты не одета.
– Одета.
– Но не можешь же ты пойти к Лимбертону в брюках.
– Почему нет?
– Так не принято.
Кусты раздвинулись, и из них вылез дикарь.
– Господи, – прошептал Норман. – У него копье.
– Это не копье, а трубка для стрельбы. Он может убить стрелой птицу, находящуюся в пятидесяти футах.
– Что он здесь делает?
– Не знаю. Почему бы тебе не спросить у него самому?
– Боже милостивый, нет, – придвинув кресло поближе к Саре, Норман сел. – Буду с тобой откровенен, Сара. Со времени нашего возвращения в Англию твое поведение оставляет желать лучшего. Я терпелив…
– И очень понятлив, – добавила она.
– Очень.
– Не могу представить себе никого, кто проявил бы такое понимание, когда его невеста полюбила другого человека и отдалась ему, как я Моргану.
Норман отклонился на спинку кресла и нахмурил брови. Его правый глаз начал подергиваться.
– Я тоже не могу представить.
– Тебя вообще не волнует, что я уже не девственница?
– Тише, Сара.
– Им наплевать, что я не девственница, – Сара указала на Кана, слезавшего с дерева. Он повис на суку, спрыгнул на землю и отряхнул руки.
– Они верят, что Морган был бото, поэтому я удостоилась большой чести, став его любовницей.
– Действительно, – Норман барабанил пальцами по подлокотнику кресла. – Я надеялся, ты как-нибудь сможешь преодолеть это… увлечение американцем, и мы обсудим наше будущее.
– Это не было увлечением, Норман. Я очень сильно любила Моргана. И люблю до сих пор. Просто не понимаю, зачем ты хочешь жениться при таких обстоятельствах?
– Потому что я люблю тебя.
– Глупости, – Сара покачала головой. – Я больше не такая наивная, Норман. Подозреваю, у тебя есть какая-то причина так страстно желать жениться на мне, несмотря на мое поведение. Я стала бы уважать тебя больше, если бы ты просто сказал мне о ней. Возможно, тогда мы смогли бы достичь взаимопонимания.
Она посмотрела на него без улыбки.
Норман прикоснулся к ее руке и усмехнулся. Кан встал позади Сары, сложив руки на груди. Когда трое невысоких худощавых индейцев с трубками для стрельбы встали рядом, Норман опять откинулся на спинку кресла.
– Очень хорошо. Ты хочешь правды. Чтобы войти в дело твоего отца, мне пришлось ликвидировать большую часть капитала. Моя семья ничего об этом не знала, но очень скоро узнает, если сэр Джозеф Хукер не распространит эти проклятые семена в Кью-Гарденз. Семена являются моей единственной надеждой построить свою жизнь независимо от родственников – проклятой кучки стервятников. После нашей женитьбы и при успехе предприятия мы становимся обладателями крупнейшей в мире каучуковой империи.
