— Если Ариане потребовалось говорить намеками в своем письме, это означает, что ублюдок-братец заставил написать его, а также, что он удерживает ее в Уиншэме силой. Я убью его.
Дастин нахмурился, пытаясь расставить все по местам.
— Вот этого я не понимаю — зачем Бакстеру заставлять Ариану писать такое письмо?
— Теперь ты проявляешь тупость, Дастин. Подумай как следует. Если Ариана останется в Уиншэме и убедит меня, что я действительно сумасшедший, с которым невозможно жить, что тогда произойдет?
— Возможно, ты выполнишь ее просьбу.
— Вот именно. Я соглашусь, чтобы меня поместили в сумасшедший дом, оставив свою бедную пострадавшую жену в одиночестве в Уиншэме… с моими деньгами.
Глаза Трентона запылали синим светом.
— С твоими деньгами и ее алчным братцем… — уточнил Дастин, наконец-то все понявший. — Значит, это Бакстер стоит за всеми теми странными событиями прошедших недель.
— Грязный сукин сын! — на ходу бросил Трентон, уже выскочив за дверь и направляясь к лестнице.
— Подожди! Я поеду с тобой! — Дастин бросился вслед за ним.
— Нет. — Трентон резко остановился, глаза его горели гневом. — Это наши с Бакстером счеты. Этот ублюдок отнял у меня отца, прежнюю жизнь, самоуважение, а теперь чуть не лишил рассудка. Наконец, круг замкнулся. — Трентон сбежал по лестнице, перескакивая через две ступени и остановился, только достигнув нижней площадки. — Мне наплевать на то, что этот мерзавец сделал со мной, но, да спасет его Бог, если он осмелился поднять руку на Ариану. Потому что если он сделал это, то, в чем он обвинил меня шесть лет назад, осуществится. И я действительно совершу убийство.
— Ариана, ты должна хоть немного поесть, дорогая, — сказала Ванесса, доедая последний кусок жареной утки и прикладывая к губам льняную салфетку. — Я согласна, воздух здесь не слишком свежий, но, как тебе известно, я вынуждена проводить здесь большую часть дня. Но было бы крайне неблагоразумно показаться кому-нибудь на глаза. — Она отхлебнула кофе. — Но это не значит, что я должна умирать от голода.
— А почему я оказалась в заточении? — возмущенно спросила Ариана, не притрагиваясь к ленчу и меряя шагами комнату.
— Потому, сестренка, что мы должны дождаться реакции твоего любимого муженька. Если он подчинится твоим требованиям, как хороший, послушный мальчик, ты сможешь свободно передвигаться по Уиншэму. Но, если он попытается ворваться сюда, нагло стремясь вернуть тебя, лучше не позволять тебе встречаться с ним. Печально, но ты совсем не умеешь лгать. Так что для того, чтобы уберечь тебя… а также твоего мужа… — Невысказанная угроза тяжело повисла в воздухе. — Бакстер сам примет герцога и скажет ему, что ты не желаешь его видеть. Когда Трентон уйдет, мы позволим тебе покинуть это помещение для слуг и вернуться в свою прежнюю спальню. В действительности ты намного удачливее меня, ведь мне придется прятаться до тех пор, пока деньги Кингсли не перейдут благополучно в наши руки. Так что считай себя счастливицей.
Ариана, не ответив, подошла к узкому окну и с надеждой выглянула в него. Она сама не знала, чего ждала. Наверное, чуда. Только Бог знал, как оно ей необходимо, отчаянно необходимо.
Зажмурив глаза, Ариана молилась о том, чтобы присущий Трентону цинизм и его хрупкая вера не помешали ему прочесть правду, тщательно ею скрытую среди лжи. И, если даже подлинный смысл ее письма ускользнет от его наполненных горечью глаз, она надеялась, что Дастин в отсутствие брата прочтет копию письма, отправленную Бакстером в Броддингтон. Дастин все поймет и с Божьей помощью сможет убедить Трентона, пока не слишком поздно.
— На что ты смотришь? — лениво спросила Ванесса, слизывая с ложки лимонный крем.
— На небеса, на птиц, на деревья. — Ариана бросила на сестру насмешливый взгляд. — На то, что составляет подлинное счастье, Ванесса… те вещи, которые невозможно купить за деньги.
Тонкие брови Ванессы приподнялись.
— Мы раздражены, не так ли? — Она с сожалением покачала головой. — Я не понимала тебя, когда ты была ребенком, и до сих пор не понимаю, что за удовольствие смотреть на покрытое перьями летающее создание или неживой обросший листьями деревянный столб.
— Ты права, ты меня не понимаешь. — Ариана отвернулась от окна.
— Раз уж мы заговорили об удовольствиях, есть еще одно, к которому я испытываю особое любопытство. Действительно ли Трентон такой невероятный любовник, как о нем говорят?
Ариана почувствовала, как слезы обожгли ей глаза. Они были вызваны не смущением, а осознанием потери, причинившей ей огромную боль.
— А, понятно. Он очевидно ухаживает за кем-то на стороне. Не вини себя слишком сурово, дорогая, ты же всего лишь дитя, в конце концов. К тому же ни один мужчина не довольствуется только одной женщиной, независимо от ее умения. Это действительно очень скверно. Но я с удовольствием провела бы время, слушая о самых интересных развлечениях твоего герцога.
— Заткнись, Ванесса.
Ванесса удивленно заморгала.
— Этой стороны твоего характера я никогда не знала. — Она встала, грациозно потянувшись. — Я намерена принять горячую ванну, а затем мы сможем возобновить нашу приятную сестринскую болтовню.
Ариана поморщилась, когда дверь за Ванессой закрылась. Она снова обратила взгляд к небу в поисках спокойствия, которое всегда дарила ей природа.
«Пожалуйста, — безмолвно взмолилась она. — Пожалуйста, пусть он придет».
Белая вспышка была настолько неуловимой, что она сначала чуть не упустила ее. Но в следующий раз ее взгляд поймал парящую в воздухе большую птицу, которая медленно опускалась и затем села на ветку как раз напротив ее окна.
Сова заморгала своими топазовыми глазами.
— Одиссей… — прошептала ее имя Ариана, сердце ее бешено забилось.
Словно услышав ее призыв, сова, серьезно посмотрев на ее бледное лицо, встретилась с ней взглядом.
— О… Одиссей, ты здесь. — Ариана инстинктивно прижала ладони к стеклу, чтобы чувствовать себя поближе к птице, всегда появлявшейся, когда она испытывала в ней необходимость. — Как жаль, что ты не можешь привести ко мне Трентона, — пробормотала она, и руки ее опустились. — Но, если бы даже смогла, какая польза? Как только Бакстер услышит стук колес экипажа, он закроет меня в этой комнате. Я никогда не увижу моего мужа, и он уйдет, думая обо мне самое худшее. О Одиссей, должен же существовать какой-то выход.
Сова оставалась неподвижной, словно статуя, но Ариана уловила какое-то движение.
Оторвав взгляд от Одиссея, Ариана всмотрелась вдаль, пытаясь разглядеть, что это движется. Что-то темное, крадучись, пробиралось через лес к задворкам Уиншэма. Может, волк? Нет, кажется, человек.
