— Зачем? — Безжизненные голубые глаза полковника посмотрели на Диану и снова уставились в окно. — Я знаю, когда признавать поражение.
Диана, обменявшись с бабушкой встревоженным взглядом, опустилась на колени перед креслом деда. Изображая уверенность, которой на деле не испытывала, она взяла обеими руками морщинистую, покрытую коричневыми пятнами руку деда и сказала:
— Ну что за ерунда! Я отказываюсь даже слушать такие рассуждения! У нас есть еще два дня, и кто знает, что может случиться! Мы побывали пока что далеко не во всех банках Сан-Франциско, так что…
Она продолжала говорить о том, как им может повезти сегодня, как может все перемениться в один миг, твердила, что он не должен сдаваться, что они вовсе еще не разбиты… Диана все говорила и говорила, стараясь, чтобы ее слова и голос звучали как можно более убедительно. Но ничто не помогало.
— Нет. Все это бесполезно, Диана, — сказал полковник. — Ты споришь с Бакхэннаном.
— Ну и что? — возразила Диана. — Ты тоже! Полковник посмотрел ей в глаза, рассмеялся и сдался:
— Победила, малышка. — Он покачал седой головой. — Да, ты тоже Бакхэннан. Дай мне полчаса, ладно?
Диана мгновенно вскочила.
— Ровно тридцать минут, и ни секундой больше! — Она ласково улыбнулась, когда старый полковник поднялся из кресла. Грозя ему пальцем, она предупредила: — И больше никаких пораженческих настроений, полковник! Я не намерена терять свое время, свое драгоценное время на большого, ленивого нытика!
Она поцеловала деда в щеку и вышла.
Упрямая пара провела весь этот долгий дождливый день в Сан-Франциско, тщетно пытаясь найти оборотный капитал. Но им отказали и у Крокера, и у Леланд-Стэнфорда, и у Ликов… и в других местах тоже. И теперь, отчаявшись, они бросились искать спасения в мелких фирмах.
Но и здесь отрицательно качали головой в ответ на их диковинные предложения, двери захлопывались перед ними. Тугие кошельки Сан-Франциско не желали развязываться для протянутой руки полковника Бакхэннана.
К концу дня Диана и полковник устало поднялись на паром и под моросящим дождичком снова пересекли залив, возвращаясь в Окленд.
В тускло освещенном коридоре меблированных комнат Диана коснулась плеча деда, улыбнулась и сказала:
— Утром в то же время, полковник? Я думаю, мы попробуем… я… мы… — И Диана растерянно умолкла.
Полковник плакал. Из его бледных голубых глаз текли слезы. Он прислонился к стене и опустил седую голову.
Диана никогда в жизни не видела, чтобы ее дед плакал. И она совершенно растерялась. Бесстрашный, легендарный старый рыцарь Запада не мог всхлипывать, как напуганный ребенок. Этот большой седовласый мужчина был тем, на кого Диана всегда опиралась в трудные минуты, на кого опирались все, кто его знал. И он помогал всем. Всегда. Он просто не мог быть таким беспомощным и испуганным!
Но сейчас он был именно таким.
Диана шагнула к деду, обняла его за шею и ободряюще прижала к себе.
— Мне очень жаль, полковник, — мягко сказала она, чувствуя, как ноет ее сердце от сострадания. — Мне очень жаль.
Кивая и похлопывая внучку по спине, полковник Бакхэннан постепенно взял себя в руки. И тут же, словно ничего и не случилось, сказал:
— Руфь беспокоится. Идем поскорее наверх. Диана не тронулась с места.
— Иди один. Я погуляю перед ужином.
— Дождь еще идет.
— Я знаю.
Он понимающе кивнул, вздохнул и медленно пошел вверх по лестнице. Его хромая нога явно болела после бесконечного хождения под дождем по длинным улицам Сан-Франциско.
Диана закусила губу и, повернувшись, поспешно вышла. Она немного постояла на крыльце, решая, в какую сторону ей направиться.
Но это не имело никакого значения. У нее не было определенной цели. И никаких планов. Она могла идти куда угодно. Или никуда.
Диана медленно спустилась по деревянным ступеням и повернула направо. Она неторопливо шагала по дощатому тротуару. Зонтика у нее не было, но Диану не слишком беспокоило то, что она могла промокнуть насквозь. Она подняла лицо навстречу мелко сеющемуся дождю, и это было приятно.
Диана остановилась перед огромным складом, где хранились все аксессуары, весь реквизит «Шоу „Дикий Запад“ полковника Бака Бакхэннана».
Вода капала с карнизов большого здания.
Диана набрала комбинацию цифрового замка и вошла в тихое помещение склада, отыскала керосиновый фонарь, зажгла его и плотно прикрыла за собой дверь.
Держа фонарь в высоко поднятой руке, Диана стала пробираться между сложенным реквизитом и оборудованием. Здесь были штабеля разобранных деревянных трибун. Огромные матерчатые тенты, сложенные аккуратными стопами. Бухты канатов и веревок, потемневших от времени. Трофеи полковника: медали в футлярах, десятки винтовок, ружей и седел.
Но одного седла здесь недоставало.
Украшенное чеканным серебром седло, подаренное полковнику королевой Англии, несколько недель назад пришлось продать вместе с другими памятными вещами, чтобы расплатиться по счетам в меблированных комнатах.
Диана шла дальше. В глубине стояли украшенные зеркалами клетки для диких зверей и большой фургон с колокольчиками. И еще там была походная кухня. И легкая коляска, в которой выезжала на арену Кэт. И национальные костюмы индейцев.
Диана внезапно остановилась.
На полу, прямо перед ней, лежала поблекшая от солнца большая афиша. Диана подняла ее и поднесла поближе к фонарю. И перед ней вспыхнули дерзкие красные буквы: «КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩЕ».
Под перечнем артистов, участвующих в представлении, красовалось изображение обнаженного дикаря с развевающимися черными волосами и бешеным взглядом, натягивающего сковывающие его цепи.
Фонарь покачивался в ее руке. Тени метались по поблекшей афише, и казалось, зловещий дикарь в цепях движется… Подбородок Дианы задрожал. Сердце болезненно сжалось, когда она смотрела на изображение скованного индейца.
Но вот слезы хлынули по щекам, и, почти ничего не видя, Диана уставилась на черную надпись, идущую по низу афиши: «КРАСНОКОЖИЙ СО СКАЛИСТЫХ ГОР».
Краснокожий со Скалистых гор не был теперь обнажен. Его тронутые сединой волосы уже не были длинными и не развевались по ветру. Иссиня-черные глаза не горели яростью. И тело его не было заковано в цепи.
Бенджамин Стар был одет в отлично сшитые брюки, в свежую накрахмаленную рубашку, в черный жилет из мягкой тонкой кожи. Он был аккуратно причесан и чисто выбрит. В его темном взгляде светилась глубокая задумчивость.
Но он по-прежнему был в цепях.
В цепях, которые он не в силах был сбросить, как бы ни старался. И не существовало на свете серебряного ключика, который мог бы волшебным образом разомкнуть эти цепи. Цепи, которые не ржавеют и не слабеют от времени.
