На причалах происходило смешение всех наций и цветов кожи: арабы, берберы, негры, европейцы, богатые и бедные, предприниматели, моряки, носильщики. Одежда пестрела экзотическим разнообразием: бурнусы безупречной чистоты и тончайших оттенков желтого, голубого, бледно-зеленого, оранжевого, розового; брюки для езды верхом, сделанные из бурой верблюжьей шерсти. Но когда Челси сошла с корабля на причал, вся эта толпа замерла. Женщина без сопровождающего, несмотря на охрану, была редким явлением в Регентстве. Избегая пристальных мужских взглядов, Челси вежливо раскланивалась с европейцами, но не останавливалась. В сопровождении дуэньи и телохранителей, форма которых была украшена перьями и медальонами, Челси держала путь из Бабэль-Бахира, морских ворот бея, через Соук-эль-Аттарин в Дар-эль-Бей, где правитель Туниса держал городскую резиденцию. Челси допустили в приемную палату, где импозантный внутренний дворик был украшен стеклянной крышей; стены были отделаны драгоценной старинной мозаикой, так же как и полы.
Множество покрывал тончайшего шелка переливались всеми цветами радуги. Специальные отверстия для тайного обзора посетителей были скрыты от постороннего глаза великолепными арабесками, украшающими трон.
— К сожалению, — сообщил Челси управляющий бея, — в настоящее время господин занят.
С елейной лживостью он выразил сожаление о том, что вынужден ответить ей отказом на просьбу об аудиенции. Что же касается пропавшего мужа Челси, он с улыбкой пожал плечами и заявил, что во владениях бея никто не стал бы похищать британского подданного. Взгляд его был холоден, и под фальшивой доброжелательностью скрывалось истинно мусульманское пренебрежение к женщине; за формальными фразами чувствовалась дерзость и грубость. Вскоре управляющий покинул комнату, едва наклонив голову в темно-красной феске.
Челси была готова к такому приему, но все же была расстроена. Она направилась к генеральному консулу Великобритании, и тот пообещал повторить бею ее просьбу, постараться получить информацию о местопребывании ее мужа или его товарищей. Почтительно и участливо консул попытался утешить Челси:
— Бей — это тиран, диктатор, для которого цивилизованные нормы поведения не значат ровным счетом ничего. Но заверяю вас, герцогиня, вся власть, которой мы обладаем, в вашем распоряжении.
Тем временем дядя Эмилио Вивиани и его двоюродные братья из «Неаполитанского банка» были готовы предложить Челси нечто посущественнее, чем просто участие. Пока она была во дворце и консульстве, капитан судна передал семье послание от Эмилио, в котором описал ситуацию с герцогиней Сет, и все Вивиани приняли участие в сборе информации о пребывании Синджина в Тунисе или же его отсутствии.
И пока Челси пила чай с семейством Вивиани и рассуждала на тему, какие методы давления на бея и его окружение будут наиболее эффективными, Хамонда, бей Туниса, покуривал свой кальян, развалясь на шелковых подушках. Возле его ложа стоял управляющий, разговаривавший с Челси. Он был само внимание.
.Частная приемная бея слегка возвышалась над внутренним двором, в центре которого был лазурный бассейн со множеством фонтанов, окруженный благоухающими персидскими розовыми кустами.
— Женщина с золотыми волосами, которая приходила и требовала приема. Кто она? — томно спросил бей. Он видел ее сквозь изящные арабески возле трона, и эта женщина заинтересовала его. Бледнокожие девушки, большая редкость в их краях, обычно оказывались в его гареме, и бей уже думал о Челси как о прекрасном дополнении в свой сераль во дворце Бардо.
— — Я не помню ее имени, — ответил министр, пожав плечами. Женщины не имели ровно никакого значения для истинного мусульманина. — Какая-то англичанка.
— За ней следят?
— Разумеется, мой господин.
Бей был в простых белых льняных одеждах, в отличие от своего министра, вынужденного быть одетым в багровый халат и джеббу зеленой парчи, для того чтобы выделяться из толпы.
— Она будет здесь вечером? Золотые волосы восхищают меня…
Бей затянулся парами опиума и закрыл глаза. Нежный, светлый, поэтический образ Челси занимал его воображение.
— Если только это возможно, мой господин. С ней телохранители.
Глаза бея открылись и тут же сузились в две щелки.
Он смотрел не гневно, а даже апатично.
— Ну, так поднимите армию, — пробормотал он. Бей обладал неограниченной властью в своих землях.
— Да, мой господин, — ответил министр. Противоречить бею — дело неслыханное, однако он предпочел бы менее открытый способ пленения девушки.
Хотя европейцы редко использовали свое политическое, военное и морское могущество для освобождения заложников, в особенности женщин, и предпочитали платить выкуп, министр считал, что поднимать в ружье армию с целью похищения женщины для гарема бея было бы чересчур. Тунис — древний город с извилистыми лабиринтами. Из-за слишком оживленного движения и узких улиц за ворота города не позволяли проводить даже лошадей. Все товары доставлялись из порта носильщиками. Поэтому оттеснить леди от охранника в уличной толкотне представлялось делом чрезвычайно простым.
Незадолго до девяти вечера Челси отправилась на ужин в британское консульство в сопровождении телохранителей, прислуги и эскорта Вивиани. Идти было не больше десяти минут; луна была полной, хотя редко показывалась в тех глухих переулках, которыми им пришлось идти. Освещали путь фонарщики.
Министр не мог придумать более подходящего сценария. Челси исчезла на пути между кафе Хамма и Баб-Менаром, когда завязалась шумная потасовка между несколькими мужчинами у дверей кафе. Толпа вывалилась на затемненную улицу и врезалась в маленький отряд, охранявший Челси. Секунду спустя, когда схватка утихла, Джакомо Вивиани быстро окинул взглядом кучку телохранителей в поисках Челси и внимательно осмотрел улицу, прилегающую к Казбаху. Обнаружив отсутствие Челси, Вивиани словно обезумел. Он осыпал отборными ругательствами бея, причем на семи языках, и потом испустил глубокий вздох отчаяния. Вызволить женщину из гарема бея стоило баснословных денег, если вообще возможно.
В то время как Челси, связанную, с кляпом во рту, везли по улицам Туниса, Синджина, распростертого и привязанного к стене в камере пыток в Бардо, палач бея обучал покорности.
Там Синджина оставляли под палящим солнцем на два или три дня без пищи и воды, и обычно такие методы приносили очень хорошие плоды в обучении послушанию.
И если бей хотел сделать из англичанина раба, то он им будет.., рано или поздно.
«Иншаллах» — «если это будет угодно аллаху», — он не умрет.
