Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

– Я полагаю, вы пришли по поручению… госпожи фон Хагеман, – начал Себастьян, казавшийся теперь бледным и взволнованным. – Я знаю, что у нее в долгу.

– Вовсе нет, – перебил Пауль. – Поскольку вы не ответили на ее письмо, моя сестра просила передать вам, что не имеет ничего общего с этим визитом.

– Ее письмо? – спросил он, сбитый с толку. – Элизабет написала мне письмо?

– Вы не получили его? – посмотрела на него Мари. – Это необъяснимо. Наша почта все-таки надежная… – Себастьян молчал, но теперь казался еще бледнее. Его губы были почти синими и дрожали. Паулю его было искренне жаль. Попасть в лапы такой невестки было не шуткой. – Мы хотели сообщить вам всего две вещи, – продолжала Мари. – Потому что считаем, что вы должны это знать. После этого мы вернемся в Аугсбург и больше вас не будем беспокоить.

Пауль был другого мнения и хотел бы высказать Себастьяну все, что думает, но поскольку бедняге сейчас было очень плохо, он согласился. Им пришлось уступить дорогу двум громко болтающим женщинам, которые тащили тележку, полную мешков с мукой, и заняли почти всю ширину переулка.

Мари подошла ближе к Себастьяну, она говорила тихо, но очень четко:

– Во-первых, моя золовка уже несколько недель в разводе с господином фон Хагеманом. Сейчас она живет в Аугсбурге на вилле. – Если Себастьян был удивлен этой новостью, он не показал виду. Напротив, он казался совершенно бесстрастным, только глаза за линзами очков смотрели на нее очень внимательно. – Во-вторых, в феврале Элизабет родила здорового мальчика, отцом которого, как она мне сказала, точно не является ее бывший муж Клаус фон Хагеман.

Теперь самообладание покинуло его. Он отступил на несколько шагов, судорожно хватая ртом воздух, и уперся в стену сапожной мастерской.

– Ребенок… У нее есть ребенок!

Пауль дружелюбно положил руку ему на плечо.

– Такие новости могут сбить человека с толку, правда? Не торопитесь и примите решение спокойно. В конце концов, речь идет также и о… о вашем сыне.

– Клянусь вам, – заикаясь от волнения, произнес Себастьян. – Я понятия не имел. О боже – что Элизабет должна обо мне думать? Как я могу снова посмотреть ей в глаза?

– Если вы действительно преданны Элизабет, господин Винклер, – мягко произнесла Мари, – если вы ее любите, тогда вы будете знать, что делать.

Они попрощались и оставили его в полном смятении у дверей сапожной мастерской.

– Интересно, правильно ли я поступил? – задумался Пауль, когда они направлялись в сторону вокзала.

– Думаю, что да, – ответила Мари. – Он убежал ночью, поддавшись порыву чувств, теперь ему предстоит решить, как принять случившееся. И я думаю, он примет правильное решение.

Пауль улыбнулся, глядя на нее сбоку. Женская интуиция? Или точное наблюдение? Он был того же мнения и радовался, что они совпали.

– Ты действительно хочешь заказать сандалии?

Мари захихикала и пожала плечами.

– Может быть. Почему бы и нет? Если они пришлют мне приемлемый образец?

Она была умной деловой женщиной, использовала любую возможность для разработки и предложения новых идей. Его отец, должно быть, в какой-то момент понял это, к концу своей жизни папа высоко ценил Мари.

Они взяли напрокат автомобиль и поехали на вокзал. Там, в гостинице, раньше положенного времени пообедали за разговорами о Себастьяне Винклере. Даже позже, уже в поезде, они обсуждали, как помочь этим двоим.

– Я уверена, что Лиза все еще любит его, – заметила Мари. – И он тоже отнюдь не равнодушен к ней.

Она наконец-то сняла шляпку и приводила в порядок короткие волосы маленькой карманной расческой. Он наблюдал за женой, и у него было чувство, что никогда с ней не разлучался.

– Мы должны быть очень дипломатичными, Пауль. У Себастьяна обостренное чувство собственного достоинства. Ему будет нелегко принять твое предложение.

За обедом они договорились предложить ему должность бухгалтера на ткацкой фабрике. Он глубоко вздохнул и сказал, что это уже слишком – требовать, чтобы он еще и тактично предложил ему должность.

– Другие выстраиваются в очередь за такой возможностью.

– Ты прав, Пауль. Но это было бы замечательным решением для молодой семьи. Ты не думаешь?

– Да, Мари. Мы должны попробовать.

Ему показалось, что в то утро на деревьях в пойме реки распустились почки. Но это могло быть и обманом зрения. В маленьком купе было светло и тепло. К счастью, они были одни, и, разговаривая друг с другом о будущем Лизы, Пауль чувствовал себя снова дома. С Мари. Она была его второй половиной. Когда она была с ним, мир казался ярким, все было возможно, ничто не могло им угрожать.

Когда в окне появились первые дома Аугсбурга, новые поселения в Оберхаузене, зеленые купола Перлахтурма и ратуши и церковь Ульриха и Афры вдали, он понял, что должен что-то предпринять. Попытаться. Даже если получит кровавые раны при штурме этой проклятой каменной стены.

– Мари, что я хотел тебе еще сказать: если вы хотите сделать эту выставку, я не буду чинить вам преграды. – Ее взгляд стал серьезным, и он понял, что должен пойти дальше. – Теперь я думаю, что так и должно быть. Она твоя мать и к тому же необычная художница. Она заслуживает того, чтобы ее произведения увидели другие люди.

Мари посмотрела в окно: поезд проезжал мост через Вертах, и на мелководье виднелась стая лебедей. Пауль ждал с замиранием сердца. Почему она молчала?

– Кстати, я должна передать тебе привет, – наконец сказала она и улыбнулась.

– Привет? От кого?

– От Лео и Додо. Они с нетерпением ждут следующего визита на виллу.

Наконец-то хорошие новости. Но все-таки не то, на что он надеялся.

– А ты? – спросил он.

Они подъезжали к вокзалу, поезд тряхнуло, мимо проходили люди с сумками и чемоданами. Некоторые с любопытством смотрели на них через стекла в купе.

– Я еще не уверена, Пауль. Дай мне время.

Вот оно. Брешь. Проход в твердой скале. Он мог бы кричать и неистовствовать от счастья. Но он только стоял и держал ее пальто, смотрел, как она надевает шляпу, проводил ее из поезда на платформу.

– До скорой встречи, – сказал он в зале.

Она быстро ушла, торопясь успеть на трамвай.

Апрель 1925 года

– Этого не может быть, – пробормотала Августа сквозь зубы, чтобы никто не услышал.

Кладбище Херманфридхоф было черным от бесчисленных скорбящих. Они стекались с обоих входов, расходились по дорожкам между могилами, стояли группами и общались. Однако большинство из них направлялись к открытой могиле, которая находилась недалеко от северной стены, сразу за кладбищенской часовней.

– Как хорошо, что мы не поехали на автомобиле, – сказал Густав. – Мы бы не нашли места для парковки.

Сегодня на нем были выходной костюм и черные лакированные туфли на шнуровке. Августа тоже принарядилась – в конце концов, она купила все эти вещи на деньги Йордан и хотела отдать дань уважения на ее похоронах.

– Смотри, Густль, – она потрепала его по плечу, – это Брунненмайер. О мой бог, она в черном балахоне – я ее едва узнала. А рядом с ней Эльза. Герти тоже там. И Гумберт с Ханной.

– Фрау Блиферт! – кто-то крикнул за их спиной, и Августе обернулась. Это был Кристиан, бывший сотрудник Йордан.

Он улыбнулся ей, и его торчащие уши блеснули в лучах весеннего солнца, как два розовых маленьких крылышка.

– Ах, Кристиан. Как поживаешь?

– По-разному, фрау Блиферт. Дети здоровы?

Хотя Августа сказала, что Лизель сегодня пропустила школу, чтобы присмотреть за младшими, она ужасно боялась, что он может начать разговор о занятых деньгах. Кристиан был не глуп, он знал, чем занималась Йордан в подсобной комнате.

– Пришло так много людей. – Он озирался вокруг широко раскрытыми глазами. – Видно, что у госпожи Йордан было много добрых друзей.

– Да, она была популярна везде, – согласилась Августа не очень уверенно.

Наверняка среди посетителей кладбища было много ее должников, подумала она. Возможно, также одна или две состоятельные дамы, которых она надула россказнями о будущем. Но были и просто любопытные, ведь об этом писали в газете.