Арабелла объявила, что матрас, набитый сеном, на рахитичной кровати не выдерживает никакой критики, и постелила на полу маленькой комнатки под самыми балками. Ночь была прохладной, и она свернулась калачиком, прижавшись к Джеку под одеялами, наваленными поверх их собственных плащей. К ее облегчению, Джек уснул еще до нее, и она повернулась на бок, сжимая его в объятиях и ощущая, как ритмично поднимается и опускается во сне его грудь.
На следующее утро они покинули гостиницу до рассвета. По мере их приближения к Парижу атмосфера сельской местности менялась. Если прежде они возбуждали краткое любопытство местных жителей, то теперь полные подозрений взгляды провожали их, пока они проезжали по улицам маленьких городишек и деревень. Когда они меняли лошадей на свежих, их встречали высокими ценами. Арабелла ощущала некоторую неловкость, но ее успокаивало то, что Джек принимал все это как должное. Он отвечал грубостью на грубость, бросал гневные взгляды, когда любопытные таращили на них глаза, и похоже было, что это рассеивало подозрения.
Они приблизились к заставе Сен-Дени, воротам в Париж, как раз когда колокола прозвонили, подавая знак к их закрытию. Джек пришпорил лошадь и проскочил в ворота. Арабелла последовала его примеру. Жандарм оглядел путешественников сощуренными глазами, полными недоверия:
– Ворота закрываются.
– Но они еще не закрыты, – невозмутимо заметил Джек. – Прошу позволить проехать моей жене и мне. Мы спешим навестить ее больную мать в Мобере. Возможно, она не дотянет до утра.
В его руке, затянутой в перчатку, сверкнула серебряная монета, когда он придержал ее у своего бедра.
Арабелла испустила глубокий скорбный вздох и жалобно пролепетала:
– Прошу вас, месье, позвольте мне проехать. Моя мать на краю могилы.
Джек позволил своей руке упасть вдоль ноги в сапоге, упирающейся в стремя. И снова серебряная монета блеснула между его пальцами, когда они сжались. Жандарм подошел к ним.
– Мобер, говорите?
– Рю де Бьевр, – ответил Джек, и его ладонь разжалась, а рука жандарма скользнула к ней.
Обмен был произведен так быстро и безмолвно, что никто в кордегардии не догадался бы, что их коллега теперь оказался владельцем внушительной суммы в ливрах.
– У вас есть не более получаса проехать по улицам до начала комендантского часа, – проворчал жандарм, отступая и давая им дорогу.
Они ввели лошадей в ворота, и те звякнули за их спинами, закрываясь. Арабелла с трудом проглотила комок в горле. Они оказались запертыми в городе, где царили ад и террор. Люди шли по улицам и проулкам, держась поближе к стенам. Везде царил страх. Он читался на каждом лице, слышался в звуке шагов.
Джек наклонился к Арабелле и положил руку на уздечку ее коня выше мундштука:
– Будет лучше, если я поведу твою лошадь. Я знаю, куда мы направляемся, и мы не должны разлучаться.
– Не должны, – согласилась она. – Но мне нужно самой чувствовать поводья. Я не потеряю тебя из виду. Кстати, куда мы направляемся?
– Конечно же, в Мобер, – ответил он. – Нельзя лгать жандармам.
Его губы чуть тронула невеселая улыбка, а в серых глазах появился холодный и отчаянный блеск.
Арабелла была в Париже за несколько лет до Революции, но плохо знала город, если не считать Лувра и Тюильри, а также величественных дворянских особняков, окружавших их. Теперь они ехали по узким улочкам под высокими стенами домов, стараясь держаться в их тени. Булыжник под копытами лошадей был покрыт какой-то слизью, и ее лошадь едва не упала, не натяни она вовремя поводья. Им приходилось ехать гуськом по улицам, становившимся все уже и уже, и не требовалось прилагать особых усилий, чтобы заставить ее лошадь идти вслед за конем Джека, чуть не упираясь ему в хвост.
Они выехали на широкую, вымощенную булыжником площадь, переправившись через реку, и теперь удалялись от жутковатого здания с башенками – Консьержери, серые каменные стены которого возвышались над водой. Арабелла посмотрела на сооружение в центре площади. Прежде она видела только изображения на картинках этого в высшей степени эффективного инструмента истребления. Лезвие гильотины висело на вершине высокого столба. Колода с аккуратной выемкой для шеи находилась на помосте точно под ножом. Даже в тусклом сумеречном освещении можно было разглядеть ржавые пятна на лезвии, и колоде.
Именно здесь нашла свою смерть королева. Ее привезли на это место на телеге из тюрьмы Консьержери. Город все еще был пропитан запахом крови и смерти. Арабелла знала, что тюрьма Ле Шатле где-то рядом.
Они миновали мост через Сену и теперь спешили, потому что колокола, возвещавшие наступление комендантского часа, зазвонили со всех церковных колоколен. Джек повернул и поехал через множество переулков, протянувшихся вверх от реки, и она старалась не отстать от него. Становилось все темнее. Наконец он осадил коня возле высокого здания и поднял глаза на его фасад. Окна были закрыты ставнями, и дом выглядел необитаемым. Джек заставил свою лошадь максимально приблизиться к двери и постучал костяшками пальцев особым образом – он повторил стук несколько раз подряд. Подождал. Арабелле показалось, что он считает про себя. Потом все повторилось снова. Он произвел эти действия три раза. Дверь чуть приотворилась, образовав узкую щель.
Джек обернулся к Арабелле и показал выразительным жестом, что ей пора спешиться и войти внутрь. Она попыталась в полутьме отвязать свою сумку с одеждой, но он только прошептал:
– Оставь ее.
Она спрыгнула, на мгновение потеряв равновесие и зашатавшись. После стольких часов, проведенных в седле, ноги перестали ей повиноваться. Но она быстро оправилась и протиснулась в дом сквозь щель, оглянувшись через плечо, однако и Джек, и лошади исчезли.
Высокая и худощавая женщина с волосами, упрятанными под платок, подозрительно оглядела ее, но Арабелла сочла, что это было привычкой, и не нашла в ее поведении ничего личного.
– Кто вы?
– Жена Джека.
Арабелла прижала руки к пояснице, чтобы облегчить боль. Лучше всего было вести себя просто.
Женщина кивнула и жестом пригласила ее пройти в заднюю часть дома. Арабелла подчинилась и вскоре оказалась в просторной кухне, полной народа. В основном это были мужчины, но возле горшков и сковородок суетились несколько женщин, одна из которых раскатывала тесто для пирожного на длинном столе, засыпанном мукой.
– Кто это, Тереза?
– Джек вернулся, – сообщила женщина. – Это его жена.
Не последовало ни восклицаний, ни вопросов. Только спокойные взгляды и молчаливые кивки, означавшие понимание.
– Подойдите поближе к огню, жена Джека, – сказал пожилой мужчина, указывая на табуретку. – Долго ехали?
