— Ну что, Джереми, как ты смотришь на то, чтобы принять рождественского ребенка? Или нам с Марлой придется выкручиваться самим?
Джереми усмехнулся.
— Как в былые времена, а, Гроза?
— А мне что делать? — взволнованно спросил Охотник.
— Ты можешь расшнуровать дамские ботинки? — поддразнивая его, спросила Гроза.
— Конечно, нет!
— Тогда сиди и жди или ходи по комнате. Налей себе виски и расслабься.
— Может быть, мне вскипятить воды или еще что-нибудь? — не унимался Охотник.
Гроза рассмеялась — впервые по-настоящему рассмеялась с момента того рокового нападения кавалерии.
— Если только вздумаешь постирать белье. Мама уже все подготовила к этому событию.
— Не беспокойся, дорогой, — утешала его Марла, в то время как Гроза и Джереми помогали ей подняться с кресла, — я не думаю, что тебе придется долго ждать.
Марла была права: не прошло и двух часов, как Джереми и Гроза помогли ей освободиться от ребенка. Джереми передал орущего новорожденного Грозе, затем перерезал пуповину и завязал ее. Гроза быстро обтерла скользкое тельце ребенка и нежно положила его на руки матери.
— Твой сын, дорогая сестра, — сказала она немного охрипшим от волнения голосом, сдерживая выступившие на глазах слезы.
Лишь только Джереми собрался пойти и сообщить Охотнику радостную новость, Марла вновь застонала от боли.
— Минуточку, добрый доктор, — остановила его Гроза, — у Марлы продолжаются схватки.
— Это выходит послед, — объяснил он ей с порога. — Ты видела достаточно родов, чтобы знать об этом.
— Нет, Джереми, это определенно роды, — продолжала настаивать Гроза, в то время как Марла тяжело стонала.
Несколько минут спустя Джереми уже держал в своих больших руках крошечную кричащую девочку.
— Ну и дела! — восхищенно сказал он. — Я бы никогда не подумал, что ты вынашиваешь двойню, Марла.
Марла тихо засмеялась:
— Я тоже. А теперь ты уверен, что это все?
Гроза поместила крошечную дочку в другую руку ее матери.
— Дело сделано, — засмеялась она. — А теперь подготовимся к встрече с молодым отцом.
— Пойду подготовлю его, а не то, боюсь, его хватит удар, — галантно предложил Джереми, улыбаясь во весь рот.
Через час после этого, весело распевая рождественские гимны, из церкви вернулись родные Грозы. К их огромному удивлению, их пригласили посетить новорожденных Сэвиджей.
Охотник великодушно предложил своей сестре и Джереми оказать им честь и дать имена близнецам, что очень удивило Грозу, поскольку Охотник всегда придерживался шайеннских традиций.
Посоветовавшись между собой и получив одобрение Марлы, они назвали младенцев Кристофером и Каролиной в честь рождественских гимнов[2], которые их родные пели вскоре после их рождения.
Постепенно Гроза начала выздоравливать. Порою она испытывала чувство вины, когда вдруг забывала о своей сдержанности и смеялась над какой-нибудь детской шалостью или сказанным ее малышами словом. Джереми был на ранчо частым гостем. Он был готов часами разговаривать с нею, пытаясь вытащить ее из скорлупы печали и одиночества. Ей нравились его остроумие и сверкающие изумрудные глаза, которые помогали ей преодолеть уныние. Он играл с детьми, рассказывал ей о своих последних ветеринарных вызовах и не пытался скрыть, что приезжал прежде всего для того, чтобы увидеться с ней, хотя она не делала ничего, чтобы его обнадежить.
Хотя Летняя Гроза никогда не считала себя особо способной к рисунку или живописи, она вскоре почти случайно обнаружила в себе этот талант. Однажды, когда она смотрела на Идущее Облако, самозабвенно игравшего со своими новыми рождественскими игрушками, Гроза в очередной раз поразилась, до чего же он похож на Вольного Ветра, за исключением, разумеется, передавшихся от нее мальчику золотистых глаз. В ней проснулось огромное желание, чтобы Идущее Облако запомнил своего отца таким, каким он был.
Схватив бумагу и карандаш, Летняя Гроза попыталась запечатлеть образ Вольного Ветра. Первые попытки были слабыми и неуклюжими, но каждый следующий рисунок становился все лучше, и наконец получился портрет, который удовлетворил ее. В нем ей удалось передать всю гордость и благородство Вольного Ветра и одновременно его теплоту. Его темные глаза сверкали на красивом лице, подчеркивая его ум, а подбородок намекал на силу и некоторое упрямство, свойственное его характеру. Это был портрет, нарисованный любовью.
После первого портрета Гроза начала рисовать и другие. Она изобразила его скачущим по прерии на лихом коне, с развевающимися по ветру длинными косами. Она нарисовала его укрощающим лошадь и распевающим утренние молитвы перед восходом солнца. Она написала его портрет с сыном на руках и изобразила то, как он охотился и как торжественно смотрел в звездное небо. Она запечатлела его во всех его настроениях: смеющимся, серьезным, надменным, грозным.
Во время работы над этими подарками для их маленького сына Гроза начала постепенно освобождаться от своего горя, хотя вряд ли это четко осознавала. Это происходило постепенно, с каждым новым рисунком — после того как отражала очередную любимую черту, Гроза облегчала частичку своего горя. Хотя она постоянно думала о Вольном Ветре и часто плакала, но теперь, вспомнив о нем, могла и улыбнуться. Новое теплое чувство росло в ее сердце, растапливая тот лед, тот холод, которые завладели им так надолго. Чувство страшного одиночества наконец отступило, и Гроза снова начала смеяться, радоваться лучам солнца, падающим на ее лицо, и ветру, треплющему ее волосы. Она снова начала жить.
Вместе с рисованием в ней еще один старый интерес — любовь к лошадям. Чем больше она находилась среди них, тем больше ей хотелось о них узнать. Ее заветная мечта когда-нибудь завести собственное ранчо и разводить там чистокровных лошадей никогда по-настоящему в ней не умирало. Она была лишь глубоко запрятана во время ее короткого замужества за Вольным Ветром. Теперь же, хотя это и были лошади ее отца, Гроза могла посвятить себя любимому делу. Под руководством Джереми она старалась как можно больше узнать об этих великолепных животных.
Джереми ободряло, что Гроза искала его советов. Это давало ему лишний повод побыть с нею, хотя, надо сказать, он делал это и без всякого повода. Но это давало ему возможность сделать еще один шаг в завоевании ее сердца. С каждой неделей он наблюдал, как она приходила в себя после своей глубокой травмы, и его надежды все больше расцветали. Когда наступила весна, Джереми в голову пришла одна идея, и чем больше он над нею думал, тем правильнее она ему казалась. Надеясь получить желанную награду, он начал приводить свой план в действие, впрочем, никому об этом не говоря. Он очень рассчитывал на то, что элемент неожиданности поможет ему завоевать любовь Летней Грозы.
