отчего столько драматизма, госпожа дю Шатлэ?
— Оттого… оттого… — Я запнулась, сама не зная, как объяснить Буагарди весьма щекотливую ситуацию, в которую я попала. Сказать ему, что Клавьер хочет забрать у меня дочерей? Но ведь это означало выдать семейную тайну. В Бретани все считали Веронику и Изабеллу дочерьми Александра, как же сейчас объяснить посягательства банкира на этих детей? Нет-нет, все это я не могла говорить вслух. Брике бы понял меня, Буагарди — вряд ли…
Паренек выручил меня и на этот раз — тем, что перевел разговор на другую тему и дал мне время подумать.
— Бежим к карете, не то совсем промокнем! — нетерпеливо повторил он. — Ваше сиятельство, набросьте капюшон! С вас скоро выжимать воду можно будет… Майские грозы — они коварны, можно простудиться так, что долго не встанешь! Знавал я одного почтмейстера, который окочурился после такой вот грозы!
Буагарди подал мне руку, и мы побежали по мокрой земле к калитке.
Уже в экипаже, который под управлением Брике наугад покатил по улицам Парижа, я ошарашила графа твердым заявлением о том, что не поеду ни в свой дом на площади Вогезов, ни в его квартиру на улице Монблан, ни даже в гостиницу — словом, никуда, ни по одному столичному адресу.
— Я должна уехать в Бретань сейчас же, немедленно! Положение таково, что я не могу терять ни минуты.
Буагарди смотрел на меня с удивлением:
— Но у вас же нет документов, мадам. Вы так говорили. У меня есть связи с роялистскими агентами в столице. Через несколько дней мои друзья могут сделать вам подложный паспорт, и вы спокойно…
— Нет! Нет! — вскричала я. Мне с трудом удавалось сдерживаться, истерические рыдания почти захлестывали меня. — Это мне… совершенно не подходит! Больше — ни дня задержки. Я должна выехать сию же минуту…
В отчаянии я даже сложила умоляюще руки:
— Прошу вас, граф! Помогите мне покинуть этот город, не дожидаясь бумаг. Ведь если у вас есть возможность сделать паспорт, у вас наверняка есть и способ миновать заставы. Я не ошибаюсь?
— Есть, — подтвердил Буагарди, хотя и несколько растерянно. — Но хотел бы понять: куда вы так торопитесь?
Правда уже готова была сорваться в моих губ — так мне хотелось его убедить. Но в последний миг я пересилила себя. Хотя все мои мысли сейчас были о дочерях, я сдавленным голосом сообщила, что должна исправить свои ошибки и догнать Александра.
— На кону стоит наш брак, Жильбер. Вы — наш друг, помогите же мне! Я наломала столько дров. Теперь, когда Александр уехал, я непременно должна забрать детей присоединиться к нему в Англии.
Он молчал. Было видно, что кое-что в этой истории остается для него непонятным. Но, вероятно, Буагарди в этот момент вспоминал об Авроре и о том, что я — его гипотетическая будущая теща. По крайней мере, в последнюю нашу встречу он был настроен решительно, хотел жениться.
— Или не в Англии, — добавила я с мукой в голосе. — Если бы удалось догнать герцога во Франции, это вообще было бы лучше всего…
— Англия, — медленно повторил граф. — Но почему вы так уверены, мадам, что…
— Что?
— Что герцог уехал именно в…
Он не договорил, будто какая-то другая мысль осенила его. Приоткрыв окошко в передней стенке кареты, Буагарди повелительно бросил:
— Отправляемся к отелю де Бирон, приятель.
— А что там такое? — беспечно осведомился Брике.
— Я покажу.
8
Рассвет занимался над Парижем. Утро застало меня посреди дороги в Медон. Отсюда, с холмистого плато, можно было видеть светлеющее небо над столицей, серые крыши домов, осененные бледно-розовыми лучами, плавающие в утренней дымке великолепные башни собора Нотр-Дам. Солнце поднималось над горизонтом ослепительно яркое, на него больно было смотреть, и это обещало теплый день. Воздух был чист и свеж, как и всегда в этой местности, которая считалась целительной, но в этот час я дышала с особым наслаждением — все-таки это был воздух свободы.
— Помнишь, Брике? Семь лет назад мы почти так же выбрались из Парижа и шли пешком в Бретань. Тогда была тоже весна…
— Март. Но мы шли тогда через Севр, — припомнил он, набивая табаком трубку. — И вышли через заставу, а не через пролом в стене.
— Тогда у нас были документы, хоть и подложные. А сейчас и вовсе ничего нет.
— Большая из вас затейница, ваше сиятельство! Но мне это в вас и нравится. — Он чиркнул огнивом, зажег трубку и, с наслаждением затянувшись, добавил: — Впрочем, и мне, и вам уже пора остепениться.
Уставшие, мы сидели на большом, поросшем мхом камне на обочине дороги. Неподалеку шумел мокрый после ночного ливня, дышащий сыростью Медонский лес. У меня страшно болели натертые в дороге ноги — туфли совсем не подходили для пешей прогулки на длинные расстояния, и, как я ни спешила, маленький отдых был просто необходим. Я так устала, что едва находила в себе силы отмахиваться от комаров, которые жужжали над нами. К счастью, крепкий табак Брике немного отпугивал их, и я не сетовала, что мой юный приятель курит.
На самом деле, если вдаваться в воспоминания, то убегать из Парижа нам с Брике пришлось уже дважды. Самым жутким был первый раз — весной 1793 года, когда мы спасались от террора. Как и сейчас, я рвалась в Бретань, к детям, не подозревая, что рвусь из огня в полымя: провинцию вот-вот должна была охватить кровавая гражданская война синих с белыми… По иронии судьбы, в моем сердце тогда жила любовь к Клавьеру. О Господи! К Клавьеру, от одного имени которого мне нынче плеваться хочется!..
Второй раз был поспокойнее — зимой 1795-го. Я везла с собой младенцев дочек, полагая, что впереди у меня — беспросветная нищая жизнь в глуши Бретани. Я не знала тогда, что мне суждена встреча с Александром. «Странно, — подумала я, вспоминая те дни, — как легко человек перестает ценить то, что ему дано! Я — неблагодарное существо. Брак с герцогом дю Шатлэ стал для меня подарком судьбы, о котором пять лет назад я не могла и мечтать, по сути, чудом. И вот, по истечении времени, я совсем перестала воспринимать это как чудо. Иначе как объяснить то затмение рассудка, в котором я перестала держаться за Александра двумя руками, убежала в Париж, поссорилась с ним?»
Буагарди ночью привез меня в дом своего знакомого, обитавшего неподалеку от Дома инвалидов. Этот человек жил в Париже под личиной заурядного торговца, но его маленькая бакалейная лавка примыкала к
