— Благодарю вас, сэр, — поклонился Блейк.
— Вот и вальс заиграли, — сказала Жуана. — Идем, Роберт, ты можешь доставить себе удовольствие и станцевать со мной. — Она рассмеялась. — Ведь ты хотел пригласить меня, не так ли? Хочу, чтобы ты рассказал мне все о своих отважных подвигах.
Она боялась, что он откажется, и сама еще не знала, как ей отреагировать в таком случае — рассмеяться ли, провалиться ли от стыда сквозь землю или стукнуть его по голове. К счастью, ей не пришлось делать выбор.
— С удовольствием, мэм, — сказал он, неловко поклонился и взял протянутую руку.
Ах эта до боли знакомая рука, думала она. Уж лучше бы он сюда не приходил. Или не пришла бы она. Ей нужно было уехать в Лиссабон и остаться там. Почувствовав, как пересохло в горле, она улыбнулась сначала Дункану, потом ему.
— Насколько я помню, ты танцуешь, — сказала она, когда он повел ее на площадку. — Тебя научила твоя мать.
— Да, — кивнул он и взял твердой рукой ее за талию. Она положила руку на его широкое мускулистое плечо.
И вдохнула запах какого-то мужского одеколона, подумав, что предпочитает его естественный мужской запах. Ах, Роберт, Роберт!
— Как видишь, я ничего не забыла. — Она улыбнулась. — И никогда не забуду, Роберт. Так ты и умрешь, не прощенный.
— Мне следовало самому отвезти тебя в Лиссабон, — сказал он без намека на улыбку, — а потом посадить на борт корабля, отправляющегося в Англию, крепко привязав к грот-мачте. Было безумием оставлять тебя в Торриш-Ведраше у друзей и надеяться, что ты будешь вести себя как подобает здравомыслящей женщине. Наверное, ты так и не поехала в Лиссабон?
— Нет. Я не люблю, когда мне указывают, что я должна, а чего не должна делать. И тебе известно, что, если бы меня привязали к мачте, я бы все сделала, чтобы удрать, даже если пришлось бы потопить корабль. Я бы скорее умерла, пытаясь доплыть до берега с середины океана, чем стала бы жить по указке пекущегося о моем благе мужчины.
— О да, я хорошо знаю твой характер, Жуана. Глупо с моей стороны даже думать о том, что следовало бы сделать.
— Не люблю истории, у которых нет конца, — неожиданно произнесла она. — По правде говоря, они меня просто бесят. У нашей истории должен быть конец, Роберт. Обязан быть. Именно поэтому я не могла уехать из Торриш-Ведраша и именно поэтому не дала ответа Дункану, когда он снова предложил мне выйти за него замуж. У нашей истории должен быть конец.
— Обязательно мучительный? — спросил он.
— Разве ты не мучился, прежде чем прийти сюда? Разве нам стало легче, оттого что мы расстались таким образом?
Продолжая танцевать, они приблизились к двери. Блейк остановился и предложил партнерше руку.
— Так и быть, Жуана, пусть у нашей истории будет конец. Похоже, ты всегда должна настоять на своем. Ну что ж, будь по-твоему.
Однако, выходя с ним под руку из бального зала, она почему-то совсем не чувствовала радости от того, что настояла на своем.
Как тут не злиться? Он-то думал, что все уже позади. Он-то думал, что острота боли со временем пройдет. Время шло. Он устроился на новой квартире и приступил к новым обязанностям, терпеливо ожидая, когда самая болезненная фаза его потери перейдет в следующую — какой бы она ни была. Одно он знал точно: хуже, чем сейчас, быть уже не может. Возможно, будет мало-помалу становиться немного лучше, пока не останется ничего, кроме печали, и пока он снова не сможет продолжать жить.
Он не хотел увидеть ее снова. Если бы он знал или хотя бы подозревал, что может увидеть ее на балу, он ни за что не появился бы там. Его бы даже не соблазнила возможность взглянуть на нее еще разок. Не хотел он видеть ее. И уж конечно, не хотел говорить с ней, танцевать и оставаться наедине.
Однако он не мог не признать, что проявил эгоизм. Ему была невыносима мысль о долгом прощании, поэтому он придумал, как его сократить до минимума. Он предположил, что она, как и он, почувствует облегчение, когда все закончится. Однако, как оказалось, ей было нужно более определенное завершение их отношений.
Ему оставалось только злиться на себя. Следовало дать ей возможность попрощаться так, как она того хотела, пока они были вместе. Следовало позволить ей поехать вместе с ним в Арруду, а потом уехать после прощальной ночи. Ему следовало пережить агонию, чтобы она поняла, что их отношениям пришел конец. Теперь все было бы позади и он едва ли страдал бы больше, чем сейчас.
Но теперь придется пройти все сначала. И он злился — отчасти на нее, отчасти на себя.
— Ты мрачен, как накануне сражения при Буссако, — улыбнулась она.
— Вот как? — Он смотрел прямо перед собой. — Странно. Настроение у меня куда более мрачное.
— Силы небесные! — воскликнула она. — Тогда нам, пожалуй, лучше отсюда уйти. Здесь слишком людно.
— Неужели? Из зала мы перешли сюда, потому что там слишком много народа. Теперь и здесь тебе кажется слишком людно. Что дальше, Жуана? Не присмотрела ли ты где-нибудь поблизости уютную спальню? Ты такого прощания хочешь? — Давай сначала найдем какую-нибудь свободную комнату, а потом я скажу тебе, какого прощания хочу. — Она попробовала открыть дверь, выходящую в коридор, но дверь была заперта.
Незапертой оказалась третья дверь. Судя по всему, кабинет. Посредине стоял большой письменный стол, рядом — кресла с прямыми спинками. Он взял стоявший перед дверью подсвечник со свечами и поставил его на каминную полку, а Жуана закрыла дверь. Он повернулся к ней.
— Ну?
Она прислонилась спиной к закрытой двери и улыбнулась.
— Все могло быть по-другому, Роберт. Мне так много хотелось сказать тебе и так много услышать от тебя.
«А мне хотелось, чтобы все поскорее закончилось, — хотел сказать он. — Мне не хочется продлевать агонию прощания». Но он ничего не сказал. На самом деле оба чувствовали одно и то же. Только по-разному справлялись со своей болью. И все же, несмотря на то, что он все понимал и даже сочувствовал ей, он не мог избавиться от своего гнева.
— Ну так скажи то, что хотела, — резко потребовал он. — А я скажу, что люблю тебя и что расставаться с тобой мне очень больно. А потом я обниму тебя и поцелую, и можно будет наконец закруглиться. Ну давай, Жуана, говори свои слова, а потом подойди ко мне.
Но она продолжала стоять у двери и смотрела на него.
— Я поступила эгоистично, не так ли? Но в бальном зале я дала тебе время, Роберт. Я так медленно прогуливалась по залу с Дунканом. Я хотела, чтобы ты успел уйти, если захочешь. Но ты остался. Ты не мог не видеть, что я направляюсь к тебе.
Он молча смотрел на нее. Она говорила правду. Он мог уйти. Он хотел уйти и почти уже решился. Но ноги не пожелали подчиниться его воле.
