Шарон Да Вита
Я тебя никогда не обижу
Полуостров Дингл. Графство Кэрри, Ирландия
Боже, он вот-вот потеряет ту единственную, которую любил.
В отчаянии стоял он на вершине зубчатых скал, глядя на пенящиеся воды Куменула. Ночь опустилась мгновенно. Будто нетерпеливые руки любовника, стремительной, пылкой лаской темнота окутала бесплодные окрестности. Море не спеша катило свои волны к берегу. Мягкий шлепающий звук отдавался эхом в темноте – словно море наигрывало печальную мелодию, вторя его настроению…
Она никогда не будет ему принадлежать!
Он помотал головой, не в силах поверить. Но это было так – сегодня на Ярмарке Эльфов она обручилась с другим.
Перед глазами стояла потрясшая его картина: Сваха берет руку девушки и отдает ее другому мужчине, раз и навсегда решая их судьбу.
Его сердце разбито…
Он с горечью думал о планах, которые они строили. С детских лет они знали, что созданы друг для друга. Эта девушка стала частью его самого, его душой.
Он понял это в тот момент, когда впервые увидел ее. Огненно-рыжие волосы, искрящиеся зеленые глаза, красиво очерченные губы… Один лишь взгляд – и его трепещущее сердце было отдано ей навеки.
Он знал, что никогда не будет – не сможет! – любить другую.
Его мысли вернулись к планам, которые они строили в ночной тиши на этих зубчатых скалах. Крепко сжимая друг друга в объятиях, шептали о любви, о своем будущем, своих сыновьях. Жизнь, о которой они мечтали, мечты, которые сплетались сами собой, планы, порожденные любовью… планы на будущее, их общее будущее!
Он вспомнил о колыбели, которую так тщательно мастерил. Резная, очень красивая, она должна была стать свадебным подарком – знаком его любви. Он сделал ее для сильных, рослых сыновей, которыми она осчастливит его. Сыновей, которым он даст свое имя и у которых однажды появятся свои сыновья. И у тех будет своя судьба и своя настоящая любовь.
Колыбель должна была стать нитью, связующей поколения. Она переходила бы к тому, кто обретал свою большую любовь. Напоминала бы о предшествующих поколениях, о великой любви, частью которой являются потомки, о памяти и традициях, веками свято хранившихся кланом Салливанов.
Увы… теперь оказалось, что все напрасно!
В отчаянии он сжал кулаки и тяжело вздохнул. Остается лишь швырнуть колыбель в это пенящееся море – пусть прекрасное гладкое дерево вдребезги разобьется о скалы. Так же, как разбилось его сердце!
Молли никогда не будет принадлежать ему.
Нет!
Он тряхнул головой. Невозможно смириться с этой мыслью!
Принялся моросить холодный злой дождь, смешивая свои капли с его слезами. Сердце разрывалось от боли: другой любви ему не суждено пережить. Все кончено…
Для него существует только Молли.
В бессильной ярости он сжал зубы – а как же его самолюбие, гордость?
Ведь он Салливан, один из шести братьев. Гордый, могущественный клан – никто из них не сдавался без боя. Они учились бороться за то, что принадлежало им по праву, ни разу не запятнав ни свое имя, ни честь семьи.
Нельзя спокойно наблюдать за гибелью любви! Без Молли жизнь потеряла бы всякий смысл.
Сдаться?! Ну нет – он не знает такого слова! Не позволит Молли выйти замуж за другого – каково бы ни было решение ее клана.
Полный решимости, он подставил лицо дождю и свежему ветру.
В нем хватало и темперамента, и здравого смысла. Ясно, что теперь понадобится и то, и другое, – необходимо все тщательно обдумать и спланировать. От этого зависит будущее – их будущее. И будущее всего клана Салливанов.
Он вновь подумал о колыбели, и решимость вдруг наполнила его. Кулаки снова сжались.
Еще есть время, еще не все потеряно. Помолвка назначена на утро. В его распоряжении несколько часов, кто знает, возможно…
Улыбнувшись, он отвернулся от пенящегося моря. Он уже знает, что делать.
В его руках жизнь его и Молли. В его руках судьба всего клана.
Джоанна Грэйс была определенно, несомненно, явно… беременна. Почти шесть месяцев. Это знали все ее соседи по необычайно дружному району Логэн-Сквер в западной части Чикаго.
С тех пор как четыре месяца назад полицейский Брайан, ее муж, был убит при исполнении служебных обязанностей, за ней взялась присматривать вся округа. Причем никто и не подумал поинтересоваться ее мнением на этот счет. Не то чтобы Джоанна была неблагодарной. Сирота, а теперь еще и вдова, она наслаждалась ощущением принадлежности к некоему кругу. Это было совершенно новое и очень приятное чувство. Но порой чуть-чуть угнетало.
Джоанна очень быстро разобралась, что есть желание помочь, а что – откровенное любопытство. Но этого, к сожалению, вовсе не различала миссис О'Бэньон, хозяйка дома, тоже вдова полицейского. И теперь Джоанна чувствовала, что ее вот-вот поймают на месте преступления.
Перекладывая сумку с продуктами в другую руку, чтобы достать ключи, Джоанна рассеянно помахала хозяйке. Если бы только миссис О'Бэньон знала, до чего похожа на поросенка Хрюшу, когда вот так прижимает нос к оконному стеклу…
– Доброе утро, миссис О'Бэньон, – поздоровалась Джоанна. Пришлось улыбнуться, хотя на самом деле ей хотелось заскрежетать зубами. Разумеется, не пройдет и двадцати секунд, как хозяйка сядет на телефон и примется оповещать всех и каждого, что бедная Джоанна – в ее-то положении! – снова «волокла» сумку с продуктами.
Неудивительно, что уровень преступности в этом районе такой низкий, подумала Джоанна, продолжая копаться в кармане в поисках ключей. Дело не только в том, что 14-й районный полицейский участок находится всего в трех кварталах отсюда. Просто преступники наверняка наслышаны о любопытном пятачке миссис О'Бэньон. Пожилая вдова противостояла преступности гораздо лучше, чем все рыщущие по району полицейские, вместе взятые.
Джоанна наконец нащупала ключи и облегченно вздохнула. Может быть, она еще успеет подняться в дом, пока миссис О'Бэньон не вызвала подкрепление. Неужели же Джоанна стала бы рисковать ребенком. Он значил для нее все на этом свете. В сущности, только он один и был у нее в жизни – единственная ее собственность. Но вряд ли банка сладкой водички, дюжина яиц, кусок сыра и еще пара предметов туалета – такая уж опасная тяжесть. Однако наверяка у миссис О'Бэньон на этот счет особое мнение.
Джоанна бросила озабоченный взгляд на лестницу, вспоминая, как совсем недавно играючи, даже не задумываясь над своими движениями, скакала по ней через две ступеньки. Взглянув на свой живот, она поморщилась. Теперь ступеньки за ним едва видны. И мечтать нечего о чем-то, кроме черепашьих шагов.
