Элизабет Биварли
Спутница звезды
— Я храню себя для супруга.
Пятнадцатилетняя Кирби Коннот произнесла эту фразу так, словно та уже не раз срывалась с ее уст.
Энджи Эллисон, сидевшая напротив за столиком в парке, закатила глаза.
— Фу-ты, — красноречиво произнесла она. — Скажи нам что-нибудь поновей, Кирб.
Розмари Марч, расположившаяся на скамейке рядом с Энджи, подставив лицо лучам послеполуденного сентябрьского солнца, бросила через плечо:
— Да, Кирби. Это уж ни для кого не новость.
— Кроме Стюарта Хогана, — пробормотала Кирби, бросив подозрительный взгляд на голубоглазого блондина из старших классов, который сидел неподалеку от них. — Вы не поверите, что ему пришло на ум вчера вечером.
Энджи и Розмари мельком обменялись понимающими задумчивыми улыбками, и лицо Кирби мгновенно побагровело. Ее подружки бегали на свидания с тринадцатилетнего возраста, и у каждой уже имелись свои молодые люди. Кирби же знала о том, что происходит во время свидании с мальчиками, лишь со слов подруг.
Стюарт, приехавший в город всего несколько недель назад, не знал о безупречной репутации девушки, столь пугавшей остальных парней, и потому пригласил ее на свидание.
— Верно, но Стюарт Хоган только приехал, — пожимая плечами, произнесла Энджи, — и еще не просек, какая ты благовоспитанная девочка. Пусть он полюбуется на тебя с пару недель. Потом паренек сам оставит тебя в покое. Подобно всем ребятам из Эндикотта.
Кирби улыбнулась, хотя на душе у нее и заскребли кошки. Она была убеждена: мужчина ее грез где-то бродит по земле. Только вот что может занести его в такой захолустный городишко, как Эндикотт, где никогда ничего не происходит?
Девушки, как и все жители города, выбрались в парк на традиционный пикник — официальное мероприятие, являющееся частью фестиваля по случаю возвращения кометы Боб. На самом деле Боб имел другое название, более соответствующее космическому явлению. Однако в городке не было ученых, а, кроме них, никто из жителей не смог бы произнести его названия — Бобржиницколоницкий. Потому имя укоротили, и комету стали называть попросту Боб.
Поскольку Боб с неизменным постоянством появлялся в небе прямо над Эндикоттом, горожане небольшого южного города в штате Индиана причислили комету к местным достопримечательностям. Хоть для космического тела подобное поведение появление минута в минуту в одной точке Земли и было делом неслыханным, Боб никогда не опаздывал и приводил в недоумение весь ученый мир. Каждые пятнадцать лет в сентябре комета, с точностью часового механизма, возвращалась к Земле, и всякий раз ее траектория пролегала как раз над Эндикоттом.
Именно поэтому с конца девятнадцатого века здесь каждые пятнадцать лет в сентябре и проводился городской фестиваль.
Среди горожан было распространено поверье: те, кто родился в год возвращения кометы, счастливее тех, кому не так повезло. Говорили, если коренной горожанин, которому улыбнулось счастье родиться в год возвращения Боба, загадает желание, когда небесное тело в следующий раз будет пролетать прямо над головой, то при третьем появлении кометы это желание исполнится.
Кирби, Розмари и Энджи родились в тот год, когда Боб в очередной раз пролетал над городом. Два дня назад, ночью, девочки, раскинувшись на мягкой зеленой траве на заднем дворе дома Энджи и глядя в небо, загадали желание, когда комета пролетала над ними.
Кирби улыбнулась, вспомнив об этом. Она попросила Боба о настоящей любви — той, что не имеет конца. Кирби мечтала встретиться с мужчиной, который полюбит ее и которого она будет любить всей душой. Они создадут семейный очаг, заведут детей… Любовь до гроба — вот о чем грезила тогда Кирби.
Боб к своему следующему возвращению непременно исполнит ее желание — Кирби была убеждена в этом. К тридцати годам она выйдет замуж, родит детей и будет непомерно счастлива. В этом девушка нисколько не сомневалась: Боб еще никого не подвел.
Вот и опять сентябрь.
Голубые небеса и томительные дни. Жаркое лето не желало уступать свои права осени, и казалось, что, продолжая купаться в лучах солнца, ты насмехаешься над законами природы. Мягкий переход из лета в осень, когда дни стали короче, а ночи длиннее, остался незамеченным. Лишь чуть пожелтела зеленая листва, подул прохладный ветерок.
Джеймс Неш направил свой телескоп не вверх, на небесное тело, а на голую женщину в шезлонге на заднем дворе дома, что находился примерно в миле от гостиницы. Здесь, на двенадцатом этаже, в номере люкс, он устроил импровизированную обсерваторию. Провидению было угодно удивить его: ему досталась комната с великолепной панорамой, чем он и не преминул воспользоваться.
Джеймс обозревал окрестности, чтобы, так сказать, получить представление — разумеется, издали об Эндикотте — городишке, в котором он проведет несколько ближайших недель. Однако теперь ему хотелось познакомиться не только с ним, но и еще кое с кем. И гораздо ближе.
В этот захолустный городок его привело желание увидеть пролетающую комету. Об этом он мечтал с мальчишеских лет. Проще говоря, Джеймс обожал кометы. Его воображение поражали преодолеваемые ими расстояния, связанные с ними предания и окутывавшие их тайны. Кометы не прерывали свой путь. Никогда не замедляли ход. Бродяги — вот кто они такие. И он из их числа.
Лишь одно Джеймс любил больше комет — женскую плоть. Потому он и улыбался, без зазрения совести рассматривая обнаженную женщину, принимавшую солнечную ванну в наряде Евы. Неш поблагодарил благосклонную к нему судьбу, что, получив огромное состояние по завещанию, не пустил деньги на ветер, воздвигая бесполезные ограды, вроде той, что была вокруг заднего двора обладательницы столь восхитительного тела.
Женщина неземной красоты. Ее фигура была столь безупречна, что Джеймсу хотелось петь. Она лежала на животе, отвернув голову. Волосы были собраны в пучок. Никакие белые полоски от бикини не портили золотистого загара на ее спине и ягодицах. А ее ноги… проклятье! Длинные, стройные загорелые ноги. Ему еще не доводилось видеть таких ног.
А ведь Джеймс Коновер Неш IV на своем веку перевидал в разных странах немало женских ножек. Бросив десять лет назад Гарвард, куда ему, впрочем, и не хотелось поступать, он раз двадцать уже обогнул земной шар.
После смерти отца ему не надо было сдерживать себя. Впрочем, и Джеймс III не был монахом. Но даже он, старый прожигатель жизни, пытался, пока был жив, удержать своего отпрыска от разгульной жизни.
