Прости, мам! - Елена Лабрус

Хорошо быть юной. Смелой, активной, смешливой, с горящими глазами.

Быть немолодой, уставшей и одинокой — нехорошо.

Завистливые скажут: слишком долго выбирала, все принца ждала, вот и осталась ни с чем.

Сочувствующие вздохнут: не родись красивой.

Безразличные промолчат.

Злые хмыкнут: сама виновата.

И только мама вздохнёт, поцелует в лоб свою непутёвую дочь да украдкой всплакнёт, по старинке вытирая глаза платочком, что ни мужа у меня, ни детей.

Прости, мам! Я честно боролась. За мужа, которому всё было не так. За беременности, что ни одна не дотянула и до двух месяцев.

Не сберегла. Не сумела. Не сложилось.

«Детские ботиночки. Неношеные. Мужская рубашка в помаде», — моя жизнь в шести словах.

Я, в отличие от мамы, давно ни о чём не плачу.

Прошло. Отболело. Отмерло.

Не вспоминаю о вчера. Не мечтаю о завтра.

Думаю о насущном. Как бы ни поскользнуться у подъезда на льдине, что неизвестно откуда тут взялась. Сначала была огромной лужей, а теперь — замёрзла, аккурат к Рождеству.

Не поскользнуться. Не упасть. Не разбить вино.

— А-ах! — взмахнув в воздухе руками, как чайка, пытаюсь я удержать равновесие. Но где там: копчик больно приземляется на лёд, жалостно брякает бутылка, слетает с головы шапка, и сумка, завершая мои круговые движения руками, обидно стукает меня по лбу.

— Простите, не успел подхватить, — наклоняется надо мной мужчина. — Ушиблись? — столько муки на его худом лице.

— Есть немного, — кряхтя поднимаюсь я, опираясь на его горячую сухую руку. — Но, вроде цела. Вот зараза! — приподнимаю пакет с покупками. Из него в три ручья текут вино с молоком.

На всякий случай заглядываю внутрь: салат в пластиковом контейнере всмятку, хлеб промок. В общем, можно сразу в помойку.

— Как жаль, — заглядывает вслед за мной в пакет незнакомец.

— Ладно я, перебьюсь. Но Васька мне третий день без молока не простит, — вздыхаю я и оставив мужчине пакет, что он любезно взялся выкинуть, ковыляю к подъезду.

— Давайте, помогу, — неожиданно открывает подъездную дверь своих ключом свидетель моего почти грехопадения. — Что будете делать?

— Не знаю. Ничего. Значит, так тому и быть, — почему-то вызывает на откровенность лёгкая «учёная» небрежность в его внешности: по-детски невинный голубой взгляд, лёгкая щетина, растрёпанные длинные волосы, накрученный на шею шарф. — Я с судьбой никогда не спорю. А вы здесь живёте?

— Ой, да, простите не представился. Константин. Ваш новый сосед с первого этажа.

— Сосед, — усмехаюсь я. — Я на последнем, семнадцатом живу.

— Смелая вы женщина. А я вот с некоторых пор высоты боюсь, — заходит он следом. Вызывает для меня лифт, теребя в руках мою шапку. И добавляет, предвосхищая мой вопрос: — Упал. С довольно большой высоты. Но не волнуйтесь, ударился только головой, больше ничего серьёзного не повредил. И это, конечно, заслуживает отдельного рассказа, но не смею вас задерживать. С Наступающим Рождеством!

Он машет мне в лифт, прощаясь. Но я останавливаю съезжающиеся двери.

— Я в шестьдесят девятой квартире живу. Если вдруг вам по-соседски потребуется соль или там кетчуп…

— Спасибо! — улыбается он невинно, искренне, радостно и… больше ничего.

— Позволите? — снова останавливаю я двери, протягивая руку к шапке.

— О, простите, — смущается он, суетится. — Совсем забыл.

«Я наверно с ума сошла, — со стыда закрываю лицо рукой, когда двери всё же захлопываются и лифт трогается. — В тридцать шесть лет сама на мужиков вешаться начала. А у него там может семья, жена. «Я в шестьдесят девятой квартире живу», — передразниваю сама себя. — Представляю, что он подумал!»

— Вася, Васенька, я дома, — включаю в прихожей свет. И опускаюсь на корточки, чтобы погладить льнущего к ногам кота. — Прости, малыш, — чешу за ухом белую мохнатую морду. — Я правда купила тебе молока. Но так получилось, что мы сегодня с тобой оба на сухом пайке.

И почему-то стоя перед зеркалом в маленькой гардеробной, гадаю: надеть домашнее или всё же принарядится. Просто для себя, праздник всё-таки.

— Прости, мам, не слышала твой звонок, только зашла, — пытаюсь я застегнуть молнию липнущего к телу после душа платья, прижимая к уху телефон. — Нет, на работе всё хорошо, — отвечаю на её вопросы. — Нет, не взволнованный голос, просто запыхалась. Переодеваюсь. Спасибо! И тебя, мамулечка, с наступающим Рождеством! Да зачем я поеду? Вы там, как обычно, с подружками. А я уставшая, сонная. Всё хорошо! Ничего мне не одиноко. Я с Василием. И вообще собиралась лечь спать. Ладно, мам, я подумаю. Правда, подумаю. Такси работает круглосуточно. А вы пока соберётесь, меня обсудите, я как раз и приеду.

«Вот посижу немного у окна, — бросаю я на кровать телефон, — посмотрю на ночной город, на взрывающиеся петарды, допью остатки вина из початой бутылки, а там, может, и надумаю».

Приоткрываю на кухне балкон, чтобы запустить в душную квартиру кислород. Подсохший на тарелке сыр перекочёвывает на подоконник в комнате. Пустая бутылка из-под вина отправляется в мусор.

Вытягиваю ноги в туфлях, удобно откидываясь на широком подоконнике на подушку.

Волшебная ночь. Звёздная. Синяя.

«Загадать себе что ли счастья? — прищуриваюсь на чернильный небосвод. — Что там надо? Падающую звезду?»

— Господи, да что со мной сегодня, — закрываю рукой глаза и качаю головой. — Вот просто на ровном месте в полном смысле этого слова, ни с того ни с сего. Головой я что ли ударилась сильнее, чем кажется. С чего вдруг жить захотелось? Дышать полной грудью? Счастья?

От взорвавшейся трели звонка, наверно, оглашавшей эту квартиру в прошлом веке, подпрыгиваю не только я. Кот приземляется на все четыре лапы, отпрыгнув от двери на пару метров, а потом уносится в кухню, выпучив безумные глаза. И сердечко моё тоже подпрыгивает. Неужели…?

— Простите, я тут взял на себя смелось, — топчется на пороге мой недавний знакомый.

«Константин», — словно примеряю я его имя к строгому костюму, белоснежной рубашке, галстуку и художественном беспорядку на голове, когда он протягивает пакет.

— Это Василию, — робко шагает он в квартиру, когда я отступаю. — Не знаю пьёт ли он молоко такой марки…

А я растерянно киваю, потому что вдруг остро чувствую из ванной душераздирающий запах кошачьего туалета.

— Простите, — поспешно захлопываю дверь, прикрывая нос. «И чем только тебя, засранец, кормят?» — Я же забыла представиться! Боже, простите Константин, Диана, — очнувшись, протягиваю я руку вместо того, чтобы взять пакет. Он в ответ перехватывает пакет, когда я, опомнившись, уже убираю