Уинифред Леннокс - Не бойся полюбить

Он надевал тонкое обручальное кольцо на безымянный палец ее левой руки, а она чувствовала, как дрожит. На них смотрел пастор Мэттью, и в его глазах сияло одобрение. Собравшиеся в церкви не сводили глаз с венчающейся пары — кажется, никто из прихожан не захотел отказать себе в удовольствии посмотреть на праздник, которым завершается то, что началось здесь же, в церкви, скандалом несколько месяцев назад.

Кэрри почувствовала, как кольцо плотно обхватило палец. Это навсегда, убежденно подумала она и смело взглянула на собравшихся. Кэрри встретилась глазами с Джулией, к плечу которой привалился Джордж, словно готовый защитить жену в любую секунду.

Навсегда, как у них, сказала себе Кэрри. И как у родителей, пришла ей в голову следующая мысль.

Отец, мать и брат не смогли прилететь из Индии, жаль, конечно, но первый визит молодожены собирались нанести именно им.

Кэрри прошлась взглядом по лицам, остановилась на беременной Мэрион, дочери пастора Мэттью. Молодая женщина дружески улыбнулась и кивнула, поздравляя новобрачную. Кэрри почувствовала искреннее тепло, исходящее от ее улыбки, и внезапно ощутила, как глаза наполнили слезы радости. Люк, словно почувствовав состояние Кэрри, а может быть сам испытывая нечто похожее, обнял ее, наклонился и поцеловал.

Ну вот и все. Свершилось.

За широким окном веранды разгорался еще один щедрый на солнце день. Впрочем, для Флориды такие дни не новость — даже сейчас, в январе, столбик термометра смело взбирается до отметки сорок, а иногда преодолевает и эту цифру.

Конечно, чудеса случаются и в этих краях — несколько дней назад выпал снег, сюрприз для здешних мест, но Джулии Бартон любая погода по нраву. Так было всегда. Даже мощный снегопад, готовый свалить с ног, и предупреждение о «катастрофе» на дорогах — да ради Бога! Ну и что, если на экран телевизора вылезает телетекст — спасайте апельсиновые и грейпфрутовые деревья? Она давно научилась во всем отыскивать что-то хорошее, и если это удавалось не сразу, то не жалела трудов, но все-таки доискивалась.

Смешно, но Джулия испытывала своеобразный азарт: ну-ка, в этом дрянном дельце что отыщется радостного? Ни-че-го? Она пожимала плечами и говорила себе: значит, стоит покопаться в себе и изменить свой взгляд на ситуацию, а не биться головой в стену, пытаясь изменить весь мир.

Взять хотя бы недавние холода, свалившиеся на их городок Орландо, штат Флорида. Мороз довел до дрожи деревья, и с веток посыпались апельсины и грейпфруты, словно звезды с ясного неба, на котором случилось землетрясение. Разве не красота? Даже если бы от этого можно получить лишь эстетическое удовольствие — уже здорово.

Но обнаружился еще один приятный момент: Джулия и ее соседи собрали урожай и отвезли его в церковь. Там комитет «Доброта к ближнему» поставил большие коробки с наклейками «Возлюби ближнего своего», в которые предлагалось складывать фрукты. Большая часть урожая попадет в «Дом друзей», о престарелых обитателях которого заботилась местная церковная община.

В эти холодные пасмурные дни в большом зале столовой глаза слепило от света, которым сияли эти спелые солнечные плоды. А на кухне неустанно жужжали соковыжималки, извлекая витамины для немолодых обитателей «Дома друзей», по собственной воле оказавшихся в этом комфортном заведении.

Кстати, Джулия с уважением относилась к проявлению собственной воли кем бы то ни было, поскольку сама проявляла волю постоянно. Ее муж, Джордж Бартон, с которым они уже отметили золотую свадьбу, давно смирился с самостоятельностью жены.

— Джордж, — после недолгого молчания продолжила разговор Джулия за завтраком. — Мы должны изменить сценарий его жизни.

Она отвернулась от окна и посмотрела на мужа, который пил свежий морковный сок в это утро, как и много лет подряд. Такое постоянство вызывало у Джулии умиление.

Джордж многозначительно молчал, но, судя по тому, как поднялись его брови, она поняла: он не уверен, правильно ли понял ее.

— Джордж, у нас нет времени откладывать то, что мы должны сделать уже сейчас. Мы должны побеспокоиться о будущем сегодня.

Он потянулся к «Санди уорлд», лежавшей на столе, придвинул к себе и принялся рассеянно ворошить страницы. Ничто не задержало его внимания, да и не могло, потому что жена произнесла вслух его собственные мысли, которые ему не удалось бы так кратко и точно облечь в слова. Но это она всегда умела, заметил про себя Джордж и хитровато посмотрел на Джулию: мол, говори, говори дальше. Что еще скажешь?

— Ты ведь не станешь спорить, что сценарий жизни каждого из нас пишется в детстве… под влиянием родителей, друзей, обстоятельств. А потом мы только тем и занимаемся, что пытаемся его воплотить в реальность. Так вот, твой внук Люк Ричард занят именно этим. Но уверен ли ты, что это именно тот сценарий, который ему необходим для полной самореализации?

— А почему ты сомневаешься в этом? У тебя есть на то какие-то основания, причины? Ты знаешь о нем что-то, чего я не знаю?

Джордж поднял одну бровь, длинная жесткая черная волосинка среди совершенно белых шевельнулась, словно тараканий ус. Джулия едва не рассмеялась и тотчас подумала, что пора снова заняться его бровями и навести полный порядок, безжалостно выкорчевать лишние волоски. Она с удовольствием оглядела загорелое свежее лицо мужа, и на душе у нее стало теплее. Они справятся и с этим.

— В последний раз, когда он приезжал к нам на ранчо, я говорила с ним. — Джулия улыбнулась и покачала головой. — Знаешь, Джордж, должна сказать тебе откровенно: твой внук не рожден для карьеры пастора.

— Но его начальник, или как он там называется…

— Погоди, невежда, не произноси ничего. Я тебе все объясню: поскольку Люк исполняет обязанности помощника пастора, то его, как ты изволил выразиться, начальник называется пастором. Его зовут Мэттью, чтоб ты знал.

— Вот спасибо, жена, просветила неграмотного, — хмыкнул Джордж. — Но кем же тебе представляется мой внук? Он ведь должен быть кем-то?

— Тем же, кем ты мне представляешься всю жизнь.

— Ну-ка, признайся! — Глаза Джорджа оживились. — Наконец-то сейчас я узнаю о себе всю правду! — Он выпятил грудь, словно подставляя ее под орден, который ему пообещали прикрепить. — Я слушаю, мэм!