Олег Суворов - Очаровательна, но упряма

— Убери от нее руки, скотина, я кому сказал!

— Да пошел ты!

— Убери руки, сволочь!

Безумный и безудержный гнев уже настолько застил мне глаза, что дальнейшие действия помню весьма смутно. Я так давно не дрался, что, бросившись на своего противника, поначалу даже не знал, что делать — то ли бить кулаком в лицо, то ли оттолкнуть как можно сильнее или же попытаться свалить на землю. В итоге мы просто сцепились, какое-то время кружили на одном месте под изумленными взглядами прохожих, а затем моя проклятая слабость (целый день на ногах, да еще выпил) все-таки сказалась. Впрочем, возможно, он просто оказался сильнее, или дело объяснялось разницей в возрасте — как-никак, мне уже тридцать девять, а он на десять лет моложе. Как бы то ни было, но, к сожалению, именно ему удалось свалить меня на землю, оседлать и вцепиться в горло с воинственным воплем:

— Задушу, гада!

Все это происходило семнадцатого августа 1998 года, в восемь часов вечера, возле железнодорожной станции «Бескудниково». Та, из-за которой происходила вся эта драка, стояла чуть поодаль и внимательно наблюдала. Кто вызвал милицию, я не знаю — мой противник с такой силой сдавил мне горло, что у меня помутилось в глазах. Однако патруль приехал достаточно быстро — нас разняли, я тут же вскочил на ноги, но снова броситься в драку уже не успел: меня заковали в наручники.

И вот, поверженный своим более молодым противником — сцена почти как в «Иронии судьбы»! — перемазанный в земле, с оторванным воротником белой сорочки (надел на свидание с любимой девушкой!), я, словно опасный преступник, стою в наручниках между двумя милиционерами с автоматами, которые начинают подталкивать меня к машине.

Подумать только — всего час назад вернувшись домой с книжной ярмарки и пребывая в самом задумчивом и лирическом расположении духа, я позвонил Алине, чтобы немного поболтать. Она заявила, что «не может со мной разговаривать», поскольку собирается на прогулку со своим новым другом — каким-то там инженером-электронщиком, с которым познакомилась на одном из вечеров, периодически устраиваемых руководством ее телефонного узла.

— Прекрасно, — хладнокровно заявил я. — Давай и я с вами погуляю. Если у меня появился конкурент, то тебе же самой будет интересно сравнить нас и увидеть, кто чего стоит.

— Да ты уже пьян, куда тебе ехать!

— Ничего подобного, выпил я совсем немного и теперь охотно прогуляюсь.

Она немного поколебалась, но потом, взяв с меня обещание, что через полчаса я с ними расстанусь, согласилась. Зачем мне все это было нужно и чего я ожидал от этой встречи — одному Богу известно. Меня словно уже подхватила и понесла какая-то неведомая сила, а разум и воля оказались парализованы.

Я быстро выскочил из дома, поймал тачку и приехал на железнодорожную станцию «Бескудниково». Первое затмение на меня нашло, когда я увидел, что они идут ко мне навстречу, взявшись за руки, — со мной она никогда так не ходила. Однако в тот момент я лишь скрипнул зубами, сдержался и даже предложил «прихватить на прогулку пивка».

— Мы не пьем! — гордо заявила Алина, которую я многократно угощал ее любимым напитком.

Стоило нам пройти несколько метров, как я попытался «восстановить справедливость» и взять Алину за другую руку. Она мгновенно вырвала ее, и в ту же секунду моей хрупкой сдержанности пришел конец. Давненько я уже так дико и бешено не ревновал…

Не знаю, о чем думала она, видя, как меня в столь плачевном виде сажают в милицейскую машину. Но я искренне, до умоисступления поражался тому, сколь многое меня связывало с этой двадцатисемилетней девушкой — и насколько же мало все это для нее значило! — если она спокойно согласилась сесть в ту же машину, чтобы отправиться вместе со своим приятелем в отделение милиции давать против меня показания…

Все началось чудесным майским днем 1992 года, когда я, новоиспеченный кандидат философских наук, работал скромным преподавателем в московском медучилище, расположенном неподалеку от площади Курчатова.

В магазин, находившийся напротив этого медучилища, завезли хорошее испанское вино, и я, зная слабость своего ближайшего друга Никиты (одного из лучших переводчиков Москвы именно с испанского), позвонил ему и сообщил об этом радостном событии.

— Занимай очередь, — скомандовал он. — Я выезжаю.

Мы успешно «затарились»: он взял две бутылки якобы для жены, я — одну для себя, после чего разошлись в разные стороны. Обеденный перерыв заканчивался, и я направился обратно в училище проводить последний семинар, в то время как Никита пошел к остановке.

Стоило мне приблизиться ко входу в здание, как меня окружила моя группа.

— Олег Валентинович, — нестройно загалдели они. — Может, вы нас отпустите? Последняя пара, предпраздничный день! Ну, Олег Валентинович!

Видя спину своего удалявшегося друга, я не заставил себя долго уговаривать, и уже через минуту помчался вслед за Никитой. Мы заехали ко мне домой и так успешно посидели, что от всех трех бутылок осталось лишь воспоминание.

— Но я же обещал принести жене хоть одну! — спохватился Никита, допивая последний стакан. — Ты, как хочешь, а я поеду обратно и возьму еще.

— Езжай, — охотно согласился я. — А я поеду в гости к Иванову, прогуляюсь.

Ивановым был мой университетский приятель, который жил напротив парка Тимирязевской академии — чудный район, где легко дышится и не менее легко пьется. Было как раз пятнадцать минуть шестого, когда я проезжал мимо улицы Восьмого марта. И тут невидимый перст судьбы указал мне в окно на темноволосую девушку в красной куртке и белых брюках, которая переходила дорогу.

Стоило автобусу остановиться, как я выскочил и помчался вслед за ней. Знакомиться на улицах с девушками было моей специализацией — недаром именно мой трактат «Секреты уличных знакомств» впоследствии оказался самым популярным изо всех моих сочинений, будучи издан тиражом в 100 тысяч экземпляров. Интересно бы знать, сколько юношей воспользовались моими веселыми советами?

— Вы так очаровательны, что вами не устаешь любоваться, — пустил я в ход самую универсальную из рекомендуемых в трактате фраз, когда поравнялся с ней.

Девушка остановилась и с любопытством посмотрела на меня. Хорошенькая, бледная, почти ненакрашенная, она производила впечатление полусонного ребенка.