Первое время она все не могла взять в толк, что случилось с папой, хоть я и не морочила ей голову сказками о том, что он в длительной командировке и когда-нибудь непременно вернется. Честно поведала, что папы больше нет. Целый год она ждала его, без конца заводила о нем речь, потом мало-помалу стала свыкаться с мыслью, что ее мечтам не сбыться. А около полугода назад начала задавать мне странные вопросы: почему все тети с дядями, а ты всегда одна и одна? Почему у Сэнди и Кэрри два папы, а у меня ни одного?
Признаюсь, я даже забила тревогу. Обратилась к своему врачу, и он спокойно объяснил, что девочке хочется, чтобы в доме рядом с мамой был мужчина. До меня стало доходить, что, хоть Лаура и помнит своего папу, она не сознает всю глубину приключившегося с ним несчастья и инстинктивно ждет, что жизнь придет в норму. Впрочем, я, конечно, не рассказала ей всех подробностей его гибели. Для этого она еще слишком мала и чиста душой.
Приближаясь к детской, на миг закрываю глаза и прислушиваюсь. Тишина. Странно…
Заглядываю внутрь и замираю от неожиданности: Лаура сидит на плечах у Дэниела, он стоит лицом к высокому шкафу и одной рукой держит ее ножку, а в другой у него — пакет с мелкими игрушками, которые раньше стояли на полке, а со вчерашнего утра лежали у меня в спальне. Лаура роется в пакете, достает в какой-то определенной последовательности своих медвежат и русалочек и, сложив губки бантиком, с серьезным видом расставляет их на шкафу.
Улыбаюсь и вздыхаю. Вытирать пыль из-под таких игрушечных выставок — сущая пытка.
— Тебе же их будет не видно с пола.
Дэниел и Лаура одновременно поворачивают головы. Мордашку Лауры освещает гордая улыбка.
— Я уже навожу порядок!
Порядок! Что тут скажешь? Впрочем, это ее комната, и соваться в ее дела со своими указаниями я не желаю. Моя дочь взрослеет, в ней формируется личность с индивидуальным вкусом и взглядами. Дэниел терпеливо держит на весу руку с пакетом, будто служит у Лауры своеобразной подставкой.
На ее личике внезапно отражается тревога.
— Не увижу с пола?! — восклицает она, только теперь осознав смысл моих слов. — Ну-ка, Дэн, поставь меня, пожалуйста, на пол. Я посмотрю на них.
Дэниел с невозмутимым видом выполняет ее просьбу. Я едва сдерживаюсь, чтобы не прыснуть. Моя дочь ведет себя с Дэниелом, как с давним приятелем, причем ровесником. Напускаю на себя строгости.
— Лаура! — Они вновь как по команде вместе поворачивают головы и смотрят на меня в полном недоумении. — Какой еще Дэн? — спрашиваю я. — Так запросто называй мальчиков во дворе или в садике! А это мистер Суитмен, понимаешь?
Лаура сдвигает черные бровки.
— Нет, не понимаю.
Дэниел кладет руку ей на голову.
— Я сам предложил ей называть меня, как она захочет. Дэниел или Дэн. Нам так удобнее.
— Но… — пытаюсь возразить я.
Дэниел жестом просит меня помолчать.
— В чем — в чем, а в этом вопросе, прости, мы уж сами решим, как нам быть.
Лаура забавно подбоченивается, отходит на несколько шагов и, будто забывая про меня, смотрит на шкаф, где пестреет полдюжины игрушек.
— В самом деле… — бормочет она. — Высоковато. И потом, как я их буду снимать, если мне кто-нибудь понадобится? Ты ведь уйдешь.
Дэниел кивает. На его лице крайняя озабоченность судьбой игрушек; такое впечатление, что личные проблемы в данные минуты его ничуть не волнуют, что их попросту не существует.
Я так и стою на пороге и в какое-то мгновение чувствую себя третьей лишней. Как эти двое умудрились так быстро спеться? Признаюсь, я даже начинаю ревновать. Кого к кому — сама не понимаю.
Лаура кривит губки.
— Придется их оттуда убрать. — Она протягивает Дэниелу руки. — Бери меня.
Было бы намного проще, если бы он сам достал со шкафа ее игрушечных приятелей, но ему эта мысль будто не приходит в голову. Наблюдая за ними, я вдруг думаю о том, что, как бы там ни сложилось с этим парнем, надо бы ради дочери пересмотреть свое отношение к жизни и мало-помалу приучить себя к мысли, что нам нужна полноценная семья… Тяжело вздыхаю.
Лаура сгребает со шкафа игрушки и командует:
— Все, опускай! — Ее взгляд вдруг падает на этажерку, и, становясь на пол, она бросает резиново-пластмассовую компанию на стул, подскакивает к этажерке, хватает кукольный кофейник и заглядывает в него.
— Мама! — слетает с ее губок крик. — Где оно?!
— Что? — изумленно спрашиваю я.
— Волшебное зелье! — с отчаянием и испугом восклицает Лаура.
Замечаю, как Дэниел сжимает губы. Наверняка от души посмеялся бы, но щадит чувства моей дочери. — Я приготовила его по секретному рецепту! — добавляет Лаура, свято веря в то, что в кофейнике и правда было зелье.
— А… Кто же дал тебе этот рецепт? — интересуется Дэниел, потирая переносицу, чтобы было не очень заметно, до чего ему смешно.
— Джуди! — говорит Лаура, хлопая глазами. — Она колдунья, самая настоящая!
— Гм… видишь ли… — осторожно начинаю я. — Дэниел увидел твою фотографию, взял ее посмотреть и случайно… пролил твое зелье.
Лаура ахает.
— Куда пролил?
— Себе на одежду, — виноватым голосом признается Дэниел.
Лаура прижимает к румяным щечкам ладони и сокрушенно качает головой.
— Значит, в полночь она превратится в змей и пауков.
Дэниел машет рукой.
— Подумаешь! Я их не боюсь!
— Правда? — с горящими от любопытства глазенками спрашивает Лаура.
— Чистая правда, — торжественно произносит Дэниел, выпячивая грудь.
Лаура в сильном волнении облизывает губы.
— Получается, ты герой. И сможешь одолеть любую нечистую силу, даже дракона.
Дэниел склоняет голову набок, притворяясь, что задумывается.
— Дракона? Пожалуй.
Я, наверное, не выдержала бы и расхохоталась, за что потом вымаливала бы у Лауры прощения. Но, на мое счастье, внизу хлопает входная дверь, звучат тяжелые знакомые шаги и голос Брэда:
— Хозяева дома?
— Брэ-эд! — радостно вскрикивает Лаура, отбрасывая мысли о заклинаниях и нечистой силе. Она проносится мимо меня и, перепрыгивая через две ступеньки, бежит вниз.
— Ах ты мой чертенок, — ласково басит Брэд.
Раздается громкое чмоканье, и Лаура спешит выложить соседу все новости. Ее голосок звучит как серебряный колокольчик. Я обвожу плоды Дэниеловых трудов оценивающим взглядом.
— Не знаю, как тебя и благодарить…
— Угости еще одним куском пирога, — с улыбкой говорит он.
Усмехаюсь, качая головой.
— Пирога! Скажи, сколько мы тебе должны.
Его лицо странно напрягается, он опускает глаза, мгновение-другое молчит и негромко просит:
