— Вы словно бы ждали от меня отрицательного ответа, мистер Брокуэй?
— Прошу прощения, — повел он мощными плечами. — Мне кажется, Мелисанда, это не вполне обычная ситуация и вы не придерживаетесь общих правил для гувернанток, или вы надеетесь основать новое направление? Я ни на секунду не представлял никого, хоть отдаленно похожего на вас. Ваша предшественница была самая простая девушка с ногами, как у антилопы. Тоже весьма чувствительная.
— Вы не очень-то добры, а? — Она все еще была не в силах подняться.
— Но, клянусь, это правда! — Он небрежно разлегся подле нее, в песочного цвета костюме и голубой рубашке. — Мне не видно ваших ног, Мелисанда, но я уверен, они соответствуют всему прочему. Изящные лодыжки, изящные запястья. Это сногсшибательное платье, я страшно рад, что вы его надели!
Она повернула к нему голову и увидела в его глазах явный вызов.
— Я ожидала холодного приема, — выговорила она сухо, — но не до такой степени!
— Но ведь это естественно — раздавать красивым девушкам комплименты, а вы красивы, Мелисанда.
— Меня зовут Клэр, мистер Брокуэй.
— Могу я называть вас так? — Он глядел сузившимися глазами на ее бледное лицо.
— Полагаю, это само собой разумеется.
Он прикинулся колеблющимся:
— Клэр! Думаю, вам это не подходит. Как-то прозаично. Тина мне все уши прожужжала про свою Мелисанду. Сказочная фигура, эфемерная, из иных миров, героиня Дебюсси. Я много о вас слышал, Мелисанда. Тине вы нравитесь.
— А вам нет.
— Отнюдь!
Холодный насмешливый тон встряхнул ее.
— Мне надо в этом убедиться.
— Еще убедитесь, детка. — Он бросил внимательный взгляд. — Позвольте задать дурацкий вопрос. Что вы тут делаете?
Она резко выпрямилась:
— Втираюсь в милость к миллионерам Брокуэям. Вижу, что вы не поверите в мои благие намерения.
Глаза его блеснули.
— И весьма благие попытки. Но я серьезно настроен покончить с этим и забрать Тину на материк.
— Я что-то не понимаю, о чем вы говорите.
— Ну, тогда вы гораздо менее утонченная натура, чем я думал. Однако почему бы нам не обсудить это за аперитивом? — Он протянул к ней руку, она же, сделав вид, что не заметила, легко поднялась.
— Обычно я не пью в это время.
— Ну, так ближе к вечеру. Я хочу развязать вам язык. — Он насмешливо приподнял бровь. — Вы что-то сказали?
— Просто охнула. — Она могла бы добавить, что безнадежно растерялась.
— А насчет обеда, — продолжал он, — вы, верно, питаетесь маковым зернышком!
— Благодарю вас. Вы очень непосредственны.
— Вы, наверное, находите меня излишне прямолинейным?
— А вы нет?
— Ну да. Старая фамильная привычка. Но я хотел бы узнать вас получше, хотя бы для блага Тины. Как же иначе мы можем подружиться?
— Просто любопытство, мистер Брокуэй? — Она быстро взглянула на него и тут же отвела взгляд.
— Не только! В вашем лице что-то интригующе любопытное. Но что? Печаль? Меланхолия? Несчастная любовная история, бедное дитя!
Она колебалась, словно принимая решение.
— Ну, я…
— Так это была любовная история! Неблагоразумие, немного сумасбродства, отсутствие реального выхода, что-то уплыло из рук. Вот вас и потянуло к русалкам. Ну не смотрите на меня так. Ничего в этом нет особенного. — Он смотрел на нее оценивающе-холодно, насмешливо-раздраженно. — Милая моя, нельзя ждать победы лишь от случайного выстрела!
Она отвела от него глаза, прошептав быстро: — Может, мы оставим это?
— Это вас гнетет, я вижу. Пойдемте вперед. Вспорхните, как ангел с ренессансных фресок. Храните свои горько-сладкие воспоминания, детка. Юности свойственна сентиментальность. Я просто не хотел бы, чтобы вы опять попали впросак.
— А если это профессиональная болезнь гувернанток? — сочла своим долгом спросить она. — Может, мне утром покинуть вас?
— Нет уж, оставайтесь! — скомандовал он. — Вас еще здесь потерпят. А у вас острый язычок, когда вас рассердят, а, Мелисанда?
У нее загорелись глаза.
— А вы думали, только у вас монополия на это, мистер Брокуэй?
Он поклонился не без элегантности:
— Вовсе нет. Просто для красивой девушки вполне естественно безнадежно запутываться в одну любовную историю за другой. Как говорится, вопрос степени риска.
Пытаясь скрыть охватившие ее чувства, она нагнулась и сорвала белый цветок имбиря.
— Мелисанда, теперь вы сердитесь! Простите, я так же это ненавижу, как и вы, но факты, как говорится, налицо.
Она залилась краской, его триумф был полный. В молчании они приближались мимо деревьев к дому. Он опять глянул на ее задумчивый профиль.
— А он, случаем, не был женат, ваша последняя любовь?
Сердце у нее сжалось. Она вперила взгляд в землю, усыпанную лепестками, как лоскутками шелка.
— Разумеется. — Она пыталась попасть ему в тон и никак не могла. — А вы не были женаты, мистер Брокуэй?
— Ни Боже мой. Самопредохранение — первый закон для умного человека.
— Мне следовало догадаться! Так как же вы… — оборвала она себя на полуслове, понимая, что не встретит сочувствия.
— Не шумите попусту и не надо никаких подробностей. Все это я знаю. К счастью, в вашем случае осталось не так много шрамов, как вы думаете.
Трудно было бы вообразить себе подобный разговор на фоне такого пейзажа. Клэр попробовала усмехнуться:
— Что мы все обсуждаем мою маленькую печальную историю? Почему не вашу? Я уверена, у вас их найдется с полдюжины. Только не говорите, что у вас никогда не было желания.
— Никогда. Отведал удовольствие и пошел дальше.
— Все это прекрасно, если у вас достанет темперамента на это, — добавила она глубокомысленно.
— У всякого достанет, крошка. Только дайте время и… возможности.
— Рада за вас!
— Рад, что вы рады, Мелисанда! Не хотелось бы вас огорчать.
Насмешка не покидала его загорелого красивого лица, странным образом волнуя ее.
— Вы меня не огорчаете, мистер Брокуэй, — сказала она вполне искренне, — вы только побуждаете меня сказать больше, чем нужно.
— А может быть, это моя цель! — Он прямо навис над ней. — Всю жизнь я стремился к намеченной цели.
Она нервно усмехнулась:
— Очень жаль, что вы признаетесь.
— Признаюсь или нет, а я всегда плевал на условности.
Она побледнела и бросила на него напряженный взгляд:
— Вы меня удивляете, мистер Брокуэй. Я бы сказала, вы видите перед собой не людей, а каких-то пешек. Двигай их, верти ими, командуй, как вздумается.
Он помолчал, а когда заговорил, то в голосе его слышалась плохо скрываемая ярость, хотя он и старался быть вежливым.
