— Нет, вы не сделаете этого! — вспыхнула девушка.
— Тогда скажите мне почему. Ох, будь он проклят!
— Потому что… потому… — Тьфу, чтоб ты сдох… — Отец знает только одно — я уехала во Францию ухаживать за лошадьми — и понятия не имеет о вашем существовании! — яростно выпалила девушка, и на ее всегда бледных щеках проступили пятна гневного румянца.
— Вы не сказали ему, что едете в семью своего мужа? И человек, у которого…
— Нет, не сказала.
— Почему?
Джессика готова была придушить ненавистного Шарля.
— Потому что… — наконец выдавила девушка, по упрямому лицу деверя поняв, что тот не отступится, — отец не знает… — Она запнулась, но заставила себя продолжить: — Не знает, что у меня был муж и я вообще… — Тут голос изменил Джесс, хотелось взять свои слова обратно. Изумлению Шарля не было предела.
— Ваш отец не знает, что вы были замужем? — недоверчиво переспросил он.
— Поэтому я и не хочу, чтобы вы ему писали! — взорвалась она, чувствуя на себе критический взгляд Карана. Деверь сделал шаг назад и долго молча изучал девушку.
— Ох, милая Джесс, — наконец протянул он, — кто бы мог ожидать, что в вас такая глубина, такой гнев, такой… — Тут Шарль запнулся, посмотрел в ее искрящиеся карие глаза и, осторожно выбирая слова, закончил: —…такой обман.
Из всего сказанного до нее дошло лишь слово «обман». Только впоследствии Джессика сообразила, что ее деверь имел в виду. Но в эту минуту ее душила ярость. Такое обвинение стерпеть невозможно.
— Я сделала это не столько ради себя, сколько ради Жана! — жестко парировала она.
— Мой кузен просил вас не говорить вашему отцу? — задал очередной вопрос Шарль. — Я знаю, Жан был скрытен с людьми, но неужели?..
— Это решил не он.
— Вы?
Джессика смотрела на этого «следователя», кипя от ярости. Близкая к тому, чтобы повернуться, собрать вещи и сию же минуту бежать из этого дома, девушка все же понимала — выхода у нее нет: придется рассказывать. Проведя ночь под крышей особняка Карана, она не хотела уезжать отсюда.
— Вам не понравится, — хмуро предупредила девушка.
— Я буду судьей этого.
Он нарочно мучает ее?
— Прекрасно, — тяжело дыша, сказала Джесс. — Раз уж вам так хочется знать, отец не одобрил бы мой брак с простым конюхом.
— Ваш отец сноб?
В самую точку. Она кивнула. В былые времена Джесс защитила бы своего драгоценного родителя, но его последняя злобная выходка заставила девушку понять — она ничем отцу не обязана.
— Боюсь, это так, — согласилась она и, чувствуя, как весь ее гнев неожиданно испарился, добавила: — Это стало ясно, когда я предложила пригласить Жана в гости. — На секунду Джессика умолкла, словно заново переживала эту сцену, затем судорожно вздохнула и закончила: — Жан и мой отец никогда не виделись. Мы поженились в присутствии только моей сестры.
Ничто на свете не могло бы вызвать в ней большую досаду, чем спокойное замечание Шарля:
— Я думаю, у вас была квартира, чтобы возвращаться туда из конюшен?.. — Значит, Каран знает о содержании ее беседы с родителями Жана вечером после свадьбы.
— Да. Только Лилиан знала обо всем. Но когда я сказала сестре, что не хочу, чтобы об этом знал мой толстокожий отец, она пообещала хранить нашу свадьбу в тайне.
— И это настоящая причина того, что вы не носите обручальное кольцо? — упорствовал мужчина.
В ее нежелании носить обручальное кольцо стремление скрыть все от отца было только частью правды, и далеко не самой большей, но Джессика вовсе не собиралась исповедоваться деверю. А чувствовала Джессика, что не имеет права носить это кольцо, поскольку не стала настоящей женой Жана Деберля…
— Да, настоящая причина, — отрезала она, невольно подделываясь под его ломаный английский, и собиралась идти дальше, однако легкое прикосновение руки Шарля дало понять, что он еще не все выяснил.
Это вызвало в ней новую вспышку раздражения, но тут Шарль холодно спросил:
— Вы не знали, что Жан мог купить конюшни, где он работал, если бы захотел?
— Я вышла за него не из-за денег, если вы это имеете в виду, — гордо выпрямившись, возразила Джесс.
У Шарля вырвалось гневное восклицание — к счастью, на французском, — и девушка сообразила, что поняла его совершенно неправильно.
— Разве я уже не знаю этого? — бросил Шарль, снова переходя на английский. — Разве его семья не знает этого, когда вы отказались от предложенной финансовой помощи?
— У меня есть собственные деньги, — упрямо заявила Джессика. Она вежливо отказала не только месье и мадам Деберль, желавшим видеть жену сына обеспеченной, но и адвокатам Жана, которые прислали юной вдове письмо, сообщавшее, что по завещанию покойного ей причитается пожизненная пенсия. — Конечно, по вашим понятиям, это не состояние, но мать оставила мне достаточную сумму, чтобы чувствовать себя независимой.
Шарль смотрел на раскрасневшуюся девушку долго и пристально, а затем жестко спросил:
— Вы думаете, это честно по отношению к Жану?
И тут Джессика уж словно с цепи сорвалась.
— Как вы смеете! — вскричала она, вырвала руку и бросилась бежать куда глаза глядят.
Почему он вмешивается в ее личную жизнь, продолжала кипеть девушка. Он абсолютно ничего не знает! Все кончено, она уезжает домой. Черт побери, сразу осадила она себя, но это невозможно. Она останется здесь даже под страхом смертной казни. Решила начать новую жизнь и начнет ее! Не станет пускаться в бегство только потому, что кузен Жана оказался таким нетактичным.
Все равно сегодня он уедет… ну, в крайнем случае, завтра. А она постарается держаться подальше, а если повезет, Шарль не покажется здесь до следующего месяца.
Постепенно Джессика приходила в себя, слегка удивляясь, что по приезде во Францию дерзнула до такой степени вылезти из своей раковины и, обычно уравновешенная, не смогла скрыть свои гнев и ярость. И, только увидев погруженного в раздумья деверя, девушка поняла, что гневное «как вы смеете!», брошенное Шарлю, вызвано чувством вины за ту роль, которую она сыграла в этом неполноценном, нелепом, ненастоящем браке. Раз уж она не смогла отнестись к Жану как к мужу, чего ради срывать на других злость за свою вину?
Девушка все еще хмурилась, когда Шарль догнал ее и лукаво спросил:
— Вы всегда были такой застенчивой?
И тут произошла странная вещь. Джессика вспомнила гневное, злобное, какое угодно, но только не застенчивое «как вы смеете!», и ей неудержимо захотелось рассмеяться. Нет, конечно, она не рассмеялась. Просто сделала вид, что закашлялась, чтобы Шарль не подумал, будто развеселил ее.
