— Почему ты не отвечаешь, как положено? — спросила Трейси, опускаясь на стул.
Он повернулся и улыбнулся ей, ямочка на щеке показалась порочно соблазнительной.
— Сколько тебе блинов?
— Ноль. Ни одного. Тост и кофе, вот и все.
— Так не пойдет, — сказал Мэтт, накладывая три толстых блина на ее тарелку и поднося ей. — Ты должна съесть плотный завтрак. Это самая главная еда дня.
— Вот дьявол!
— Давай, начинай. А что случилось с твоими волосами?!
— Они собраны на макушке, — сказала она, поднимая глаза от страшной тарелки. С минуту он смотрел на нее, потом нахмурился. — Боже, Мэтт, я бы никогда не сделала такую прическу, если бы знала, что тебе она не понравится, — заметила она с ноткой сарказма в голосе.
— Ешь, — пробурчал он, указывая на ее тарелку, а затем снова подошел к плите.
С отрешенным видом Трейси помазала верхний блин маслом, потом сверху накапала сиропа и смотрела, как он стекает с блина, образуя лужицу в тарелке.
В одном она была совершенно уверена, подумала она, втыкая вилку в рыхлый и мягкий блин. У нее не может быть никаких общих проблем с Мэттом, она не окажется втянутой в серьезные отношения с Мэттом, если он и дальше будет так держаться с ней. Он, и в самом деле, сводил ее с ума. Он буквально запихивал в нее еду, которую она не хотела, делал двусмысленные замечания в ее адрес. Груб, он очень груб.
Мэтт принес две чашки кофе и тарелку с шестью или семью блинами, уселся за стол и начал есть. Трейси под пристальным взглядом Мэтта тоже откусила блин и нашла его восхитительным.
— Будь я проклята, — сказала она, — ты умеешь готовить.
— Да.
— Давай не будем снова так разговаривать, — попросила она.
— Ты что-то сегодня злющая с утра, — сказал Мэтт, улыбаясь. — Положи сахар в кофе и подсласти им свое расположение ко мне.
— Ты толкаешь меня на нехороший поступок, Мэтт Рамсей.
— А что ты собираешься сделать со мной? Ударить? — спросил он, глядя на нее поверх края чашки.
Одна мысль о том, что ее рука коснется его мускулистого и твердого, как гранит, живота, напомнила ей о мраморной скульптуре античного атлета, и она покачала головой.
— Нет, — медленно промолвила она — Я придумала что-нибудь еще.
— Например, убьешь меня с ласковым и нежным выражением лица? Выразишь тем самым заботу обо мне?
— Едва ли это подойдет.
— Да? Прошлой ночью у меня создалось впечатление, что тебе нравится быть любимой.
— Я никак не ожидала, что ты принадлежишь к той категории мужчин, которые один раз поцелуют, а потом долго-долго об этом болтают, — зло сказала Трейси.
— Я не сказал об этом ни единой душе, — проговорил он, положив руку на сердце. — Два человека, которых это касается, знают об этом, и этого достаточно.
— Тем не менее этого больше не случится.
— Почему нет, Трейси? — спросил Мэтт с нежностью в голосе. — Мы никому не причинили боли. Я лучше буду целовать тебя, чем ссориться с тобой.
— Я…
— Течение событий подсказывает, что следующие десять дней нам придется проводить вместе, и мы не сможем постоянно находиться в состоянии войны. Ты великолепно чувствовала себя в моих объятиях, а твое тело прекрасно гармонирует с моим. Я думаю, что нас ждет впереди прекрасное время.
— Я не люблю дешевых связей, Мэтт, — сказала Трейси. Голос ее предательски дрожал от его чувственного красноречия.
— Если бы я думал, что они тебе нравятся, я бы никогда не поцеловал тебя, — спокойно сказал Мэтт. — У меня было достаточно много легкомысленных женщин. Заканчивай свой завтрак. Становится поздно.
Разве во всем этом был хоть малейший смысл, задумалась опять Трейси, отчаянно качая головой. Мэтт хотел ее бесконечно целовать, говорил о том, как прекрасно они подходят друг другу физически, но он не хотел легкого десятидневного флирта. Вот так?!
К своему удивлению, она с наслаждением съела весь свой завтрак. Она помогла Мэтту аккуратно сложить грязную посуду в мойку, а он объяснил ей, что Элси проснется немного позже, чтобы покормить завтраком отца.
— Нужно найти тебе шляпу, — сказал Мэтт, разглядывая целую коллекцию шляп на вешалке у заднего крыльца. — Вот, кажется, то, что нужно. — Он надвинул соломенную ковбойскую шляпу ей на голову.
— Я выгляжу сногсшибательно? — рассмеялась она.
— Думаю, что да, — тихо сказал он, приподнимая ее подбородок и крепко целуя в губы.
Трейси чувствовала, какое глупое выражение лица было у нее, когда они вышли на свежий утренний воздух.
— Взгляни сюда, — торжественно промолвил Мэтт, показывая рукой на восток.
Трейси, не мигая, смотрела на линию горизонта. Оттенки алого, оранжевого и желтого переплелись и растворились друг в друге, чтобы потом снова разделиться и составить причудливую разноцветную мозаику. В отличие от Детройта здесь не было высоченных зданий, которые загораживали бы весь вид, и у Трейси создалось странное впечатление, что, если она пойдет дальше и дальше, она просто свалится с края земли.
— Однажды в иллюстрированном журнале я видела фото восхода солнца на Западе, — произнесла Трейси задумчиво. — Но тогда я подумала, что такое бывает только на журнальных картинках.
— Нет. Природа дарит нам такое зрелище каждое утро, а этот день будет особенно красив.
Все было прекрасно! Ее только что поцеловал великолепный мужчина, ее живот был полон блинами и — о Боже, нет… Как она могла забыть? Она собиралась впервые в жизни забраться на живую лошадь!
— Остановись! — закричал Мэтт, когда они уже были на полпути к конюшне. — Что это такое?
— Что? Что это такое? — переспросила Трейси, уставившись на землю, куда он показывал пальцем.
— Не на земле — на твоих ногах. Я так понял, что у тебя есть сапоги!
— А что, по-твоему, это такое? Тапочки? Обувь для игры в теннис? — закричала Трейси, задрав ногу вверх и размахивая ею в воздухе до тех пор, пока не поняла, что сейчас сядет на землю.
— Ради всех святых, женщина! — взвыл Мэтт. — Я имел в виду сапоги, а не этот хлам.
— Послушай, ты, дубина, — заорала Трейси, уперев руки в бока, — я заплатила уйму денег за…
— Дубина? Ты говоришь — дубина? — на его лице появилась противная ухмылка. — Меня всяк обзывали за мою долгую жизнь, но никогда — дубиной. Это что-то плохое, не так ли? Точно, по крайней мере, звучит мерзко.
— Не знаю, — засмеялась Трейси. — Это вырвалось у меня помимо моей воли.
— Можем проверить. Я выберу десяток самых здоровенных мужиков, выстрою их в ряд. Потом ты, не я, а ты, назовешь их этим словом, ну, а я посмотрю, что получится.
