Петрович. — Я считал тебя взрослым и ответственным человеком, которому можно поручить присмотр за членом семьи! Она же ребенок! Совсем девчонка! Кто сделал ей ребенка? Ты знаешь?! Говори!
«Фух, вроде пронесло, — думаю я, испытывая волну облегчения. — Никто не связывает мою беременность с Тимофеем».
Впрочем, от скандала это нас не избавляет.
— Я что, должен был свечку держать? — ожидаемо огрызается в ответ Тимофей. Я даже представляю, как он нагло смотрит на отца, не собираясь брать на себя ни грамма вины. — Я ей не нянька!
— Я тебе покажу не няньку! Заблокирую карты, лишу машины, шмоток, налички! Щенок! Это было мое поручение, Тимофей! Я серьезно дал тебе поручение. И не для того, чтобы ты плевал на него с большой колокольни! — гремит и гремит громкий голос, от которого, кажется, сотрясаются стены и окна.
Никогда не видела Павла Петровича таким разъяренным. Да он просто в бешенстве! Дело точно не только во мне, это что-то между ними. Отцы и дети и их вечное противостояние. Сын его ослушался, наплевал на поручение, и отец хочет его наказать.
Ловлю перепуганный взгляд сестры.
— Эляна, что будет? — шепчу одними губами.
— Пусть выпустит пар на сыночке, — бросает она фразу. — Ну наделала ты делов, Варя!
— Я… — тушуюсь, опуская взгляд и начиная ковыряться в пледе. Мне невыносимо стыдно из-за того, что разразился такой скандал. Ужасает перспектива оказаться в центре внимания, под прицелом осуждающих глаз человека, который позволил жить в своем доме.
А я подвела… Еще и забралась в постель к его сыну. Ведь так подумают? Что я сделала это специально, из меркантильных интересов. Никто не подумает иначе. Я должна держаться версии, что я не видела отца своего ребенка, напилась на вечеринке… Ужасно, но гораздо хуже видеть, как Тимофей кривится от отвращения.
«Я? С ней?» — так и вижу, как он морщит свой красивый, идеальный формы нос, будто вляпался в кусок дерьма. Да я с ума сойду, если кто-то из домашних узнает правду.
— Скажешь, что пока не можешь выдать отца ребенка, поняла? — наклоняется ко мне сестра, держит за руку цепкой хваткой. — Поняла, Варя? Не говори эту фигню про темную комнату на вечеринке. Делай, что сказала, ясно?!
Ответить не успеваю, в комнату вваливается Павел Петрович в деловом костюме. Он явно собирался на работу, когда его настигла новость о моей беременности. Позади маячит белая футболка Тима. К счастью, он сегодня одет, не сверкает голым торсом, а то бы плакала моя выдержка. Так я хочу бы могу представить, что его нет, и сосредоточить взгляд на бледном лице хозяина дома с сурово поджатыми губами.
— Девочка, это правда? Скажи, ты действительно беременна?
Мне остается лишь кивнуть. Этот вопрос, по сути, не нужен. Просто констатация факта.
— Ладно, — сжимает он кулаки. Кажется, немного успокоился. Предгрозовая атмосфера в воздухе немного рассеивается, брезжит свет. — Будем разбираться. Кто отец?
Кидаю беспомощный взгляд в сторону сестры, а она давит своим взглядом, утыкается в меня им, как кинжалом.
«Ты обещала, Варя, ты мне должна», — так и слышу то, что транслируют ее глаза.
— Он… Он пока не знает, — выдавливаю из себя слова, язык липнет к небу, но получается, что говорю правду.
— Ему придется принять этого ребенка, ты не будешь матерью-одиночкой! Я не позволю топтать имя моей семьи! Эляна, что сказал врач? — обращается он к ней, видимо понимая по моему лицу, что внятного ответа не дождется.
— Паша, тебе на работу уже пора, — вскакивая, начинает суетиться сестра, — пойдем я провожу тебя и по дороге расскажу, как мы сходили к гинекологу…
— Беременна? — ехидный голос Тимофея совсем рядом. Поднимаю глаза и встречаюсь с его насмешливым взглядом. Темные ресницы обрамляют красивые глаза, заставляющие постоянно ими любоваться. Мне необходимо взращивать равнодушие к нему, но я не могу, это сильнее меня. В его присутствии я просто беспомощная глупышка с наивными мечтами. Как фанатка, увидевшая своего кумира. Поклоняюсь его красоте, а сама понимаю, какой он гадкий и ужасный, смеется над моей бедой.
— А тебе-то сто? — буркаю с присущим мне сейчас шипением.
— Он что у тебя, слепо-глухо-немой? — хмыкает Тимофей, качаясь с носка на пятку в своем белоснежном комплекте из рубашки и шорт.
Молчу, крепко-накрепко стискивая губы, чтобы не издать ни звука. Что за детский сад — издеваться над дефектом речи? Ему же не двенадцать, в конце концов!
— Я имею в виду, — не жалея меня, объясняет, — что не понимаю, чем ты привлекла кого-то. Ты только и ходишь, что на лекции и в библиотеку. Ты там соблазнила этого прыщавого ботаника? Он очки потерял и не заметил, как тебе вставил? А может, вы оба не в курсе, откуда дети берутся?
Меня будто обдает ведром холодной воды. Взвиваюсь на постели, вскакивая напротив ухмыляющегося Тимофея. Господи, какой он ужасный! Мне хочется вопить, но я лишь толкаю его в сторону выхода.
— Уходи!
— О, голос прорезался! — ржет он. — Слушай, ты, убрала руки! — ловит он меня за запястья и отстраняет от себя. — Уже обрадовала папочку? Чего ждешь? Давай, скажи его имя отцу, чтобы он отстал от меня. Свали из этого дома, чтобы мне не пришлось присматривать за тобой, убогая!
Зажмуриваюсь, чтобы отгородиться от кошмара. Но нет, это не поможет. Человек, которого я боготворю, считает меня убожеством и мечтает избавиться от нас с сестрой. Ненавидит. Янтарные глаза пышут отвращением ко мне, слова ядовитые, колючие, они меня ранят, оставляя кровавые следы и шрамы, от которых нипочем не избавиться. Такое не забудешь.
Убираю руки и поднимаю их наверх. Словно сдаюсь. Отступаю на шаг и пялюсь на Тимофея. Мы боремся взглядами, а взгляд сейчас мое единственное оружие, ведь эти чертовые брекеты разоружили меня и лишили способности защищаться.
Приходится молчать, чтобы не дать повод гадкому мажору издеваться надо мной.
«Убогая. Убогая. Убогая», — звучит на репите. Не так обращаются к той, кто заслуживает хоть капли симпатии, совсем не так. В этом слове настолько концентрированная ненависть, что даже страшно. Чем я заслужила ее?
— Уходи, — дребезжащим голосом выгоняю его, чувствуя себя старой развалиной, которая вот-вот рассыплется в труху.
Любовь — дерьмо.
Тимофей
Залетаю в комнату и со всего
