— Я так хотела, чтобы ты хотя бы раз признался мне в любви, — прошептала Кэрри.
На мгновение Гром замер. Ему стало трудно дышать.
— Ты же знала, я любил тебя.
— А я хотела это услышать!
— И эти слова спасли бы наш брак? — Гром больше не сдерживал раздражение. — Если бы я сказал это, ты бы осталась? Даже несмотря на потерю ребенка? Несмотря на мое желание пойти в армию?
Кэрри промолчала, но он знал, что теперь ей есть о чем подумать.
Утро еще толком не наступило, но Кэрри не могла спать. Всю ночь она проворочалась в постели и, поняв, что попытки хотя бы ненадолго заснуть бесполезны, откинула одеяло и прямо в пижаме прошла в гостиную. Там она битый час просидела у окна, размышляя, как ей теперь быть, но ничего толкового так и не придумала.
Прошлым вечером Гром разбередил в ее душе все раны, которые так и не затянулись, хотя со времени их развода прошло уже столько лет. Признавшись, что любил ее, он заставил Кэрри сомневаться в правильности принятых много лет назад решений.
Поздно, слишком поздно она услышала эти три заветных слова, да и не в той ситуации, в которой их нужно было произнести. И не в той форме.
Чем же заняться? Может, приготовить завтрак? При мысли о еде Кэрри ужасно захотелось кофе, но она не отважилась хозяйничать в доме Грома.
Прежде всего, им нужно поговорить. Гром, вероятно, уже встал. Он всегда просыпался рано. В молодости ему хватало всего нескольких часов сна, и вставал он бодрым и полным сил. Маловероятно, что его привычки изменились с тех пор.
Набравшись храбрости, Кэрри поднялась по лестнице и тихонечко — на всякий случай — постучала в дверь его спальни.
Гром открыл, и сердце Кэрри заколотилось. Судя по влажным волосам, он только что принял душ. Единственной его одеждой были боксерские трусы, и ей удалось рассмотреть не только могучую бронзовую грудь, но и шрамы, которыми она была покрыта.
Следы от пуль. Широкие рубцы от заживших ножевых ранений.
Кэрри замерла на пороге, не в силах произнести ни слова. Гром тоже молчал, медленно окидывая с ног до головы бывшую жену. Его брови поползли вверх.
— Полагаю, ты здесь не для того, чтобы лишить меня невинности, — он скептически усмехнулся и ткнул пальцем в пижаму Кэрри.
— Все сексуальное белье я оставила дома.
— Почему-то я тебе не верю.
Кэрри скорчила гримасу.
— Потому, что я вру? — По правде говоря, помимо белья, она прихватила несколько шелковых ночных сорочек и пеньюаров. — Но ты прав. Лишать тебя невинности не входило в мои планы. Я пришла поговорить.
Гром распахнул дверь пошире, и Кэрри увидела его комнату.
— Боже! Как красиво!
— Я предупреждал, что это лучшая комната. Выбор был за тобой. Что ж, у нас свободная страна.
Гром посторонился, пропуская ее внутрь.
Высокое французское окно выходило на балкон, и вид оттуда был потрясающим. Но и сама спальня заслуживала внимания. Старинные ковры сочетались с барной стойкой и плазменным телевизором во всю стену. На стойке стояла кофеварка, распространяющая дивный аромат вокруг.
— Да ты закоренелый холостяк! — констатировала Кэрри, подведя итог своим наблюдениям.
— Вот как? — Гром достал из шкафа джинсы. — И чья, по-твоему, это вина?
— Моя, естественно. — Она снова оглядела комнату и добавила: — В таком случае, ты должен быть мне благодарен, не так ли?
Вместо ответа он начал одеваться. Кэрри старалась не смотреть, но помимо воли каждое движение мускулистого тела приковывало ее взгляд.
— Кофе?
Она вздрогнула, поняв, что тупо следит за его рукой, застегивающей молнию на джинсах.
— Пожалуй.
Гром показал на стойку.
— Угощайся. Чашки на верхней полке. Я сейчас вернусь, и мы поговорим.
Пока Кэрри наливала себе кофе, он вернулся в ванную, чтобы завершить утренний туалет. При звуке включенной бритвы на Кэрри нахлынули воспоминания, от которых болезненно сжалось сердце.
По утрам она всегда наблюдала, как Гром собирается, затем обнимала его, соблазняя и искушая. И ее муж, ее юный любовник был готов заняться сексом в любое время.
Она почувствовала горечь. Скорее всего, в этой комнате побывало множество женщин. По вечерам Гром угощал их ликером, а по утрам предлагал кофе. Но в главном он был прав. В его нынешнем образе жизни виновата она, Кэрри. Именно из-за нее он стал холостяком.
Когда Гром снова вошел в комнату, она протянула ему чашку кофе.
— О чем ты хотела потолковать?
— О нас.
— Снова будем говорить о любви?
— Не только. Я думаю, хватит ворошить прошлое. Мы здесь, чтобы попробовать стать друзьями, а вместо этого только причиняем друг другу боль.
— Меня устраивает твое предложение. — Гром облокотился на стойку бара и отхлебнул из чашки. — Но так приятно вспоминать то хорошее, что у нас было. Благодаря этому, мы становимся ближе.
— Согласна. — Ей вдруг захотелось рассказать о своем разговоре с матерью, о том, что обе их родительницы считают, будто Гром до сих пор любит свою бывшую жену, но Кэрри сдержалась. Вместо этого она сказала, глядя на шрамы, исполосовавшие его широкую грудь: — Правда, у нас с тобой были разные цели и мечты. Рядом с тобой всегда было небезопасно.
— Только не в постели, — улыбнулся Гром. — Видишь ли, я не оставил попыток соблазнить тебя. Так и знай.
— Ничего другого я от тебя не ожидала, — сказала Кэрри. Мысль об отношениях без дальнейших обязательств понравилась ей. — Наступит день, когда я сдамся.
— Так пусть этот день настанет как можно скорее. У нас всего три недели.
Подойдя ближе, Гром обнял и поцеловал Кэрри. От него пахло мятой и одеколоном — такой знакомый, такой родной мужской запах, который могисходить только от Грома и по которому Кэрри тосковала все эти невыносимо долгие-долгие годы.
С удовольствием отдаваясь поцелую, она обхватила его спину, ощущая под ладонями грубые рубцы от шрамов. Господи, и там тоже!
Когда поцелуй оборвался, Гром предложил съездить с ним в офис. Он хотел показать Кэрри свою компанию.
Свой мир, где царил дух бесстрашия и безрассудства, мир холодного и огнестрельного оружия, мир, который Кэрри никогда не могла понять.
Офис располагался на шестом этаже многоэтажного здания в самом центре Лос-Анджелеса. Светлая приемная была обставлена черной кожаной мебелью. Натертые до блеска полы и сверкающие окна невероятно контрастировали с серым пасмурным утром.
Гром кивнул женщине за стойкой администратора и повел Кэрри через освещенный холл.
— Арон нас ждет.
— Твой двоюродный брат?
— И мой партнер.
Кэрри хорошо помнила Арона. Даже на их свадьбу, где ему была доверена ответственная роль шафера, он пришел в военной форме. Гром рассказывал, что Арон участвовал в нескольких операциях на море.
