— В Питере. Мне позвонила мать и попросила приехать на похороны своего двоюродного брата, помочь.
— Ну и?
— Я приехала и там увидела его племянника Вячеслава — крупного и красивого молодого человека с таким, знаешь ли, уверенным взглядом, сильными, волосатыми руками и густыми черными бровями. И тут со мной произошло что-то непонятное, необъяснимое и пугающее, невыносимо блаженное…
— Постой, постой, — перебил я. — Но если этот Вячеслав — племянник твоего двоюродного дяди, то, следовательно, вы троюродные брат и сестра?
— Ну и что?
— А почему же вы раньше не виделись?
— Мы виделись, но это было в детстве, когда нам было лет по двенадцать. У матери были не слишком хорошие отношения с дядей, поэтому так получилось, что мы с Вячеславом по-настоящему познакомились только на похоронах.
— По-настоящему?
— Да. Этим же вечером, когда гости стали расходиться после поминок, Вячеслав попросил меня задержаться и помочь ему убрать посуду. Но посуда так и осталась стоять неубранной, потому что мы почти сразу же перешли в другую, полутемную комнату и там принялись бесстыдно и безмолвно ласкать друг друга, обнажая лишь самые откровенные участки тела и почти не отрывая губ. Никогда в жизни я не испытывала такого, сотрясающего до самых глубин, оргазма, который испытала там, лежа с задранным до подбородка платьем под мужчиной, который входил в меня рыча и скрипя зубами!
— Черт! Я, кажется, ревную, — задумчиво пробормотал я, но задумавшаяся Светлана меня не услышала. — А что — потом вы больше не виделись?
— Нет. — Очнувшись, она покачала головой. — На следующий день я вернулась в Козельск, и с тех пор в Питер больше не приезжала.
— А он сам не наведывался?
— Я запретила — ты забыл, что в то время у меня еще был муж?
— Да, верно.
— Теперь твоя очередь рассказывать!
— Что? Ах, ну да, — задумчиво произнес я. — А ты уверена, что тебе этого действительно хочется?
— Давай, давай, не увиливай, — поторопила она.
— Ну, хорошо, только я лучше расскажу тебе не про любовниц, а про самую большую любовь в своей жизни… — Я глубоко вздохнул и начал: — Самая красивая женщина, которую я когда-либо знал в своей жизни, училась вместе со мной на философском факультете МГУ…
— Напрасно не отвечаете, Наталья… Николаевна. Соглашайтесь, не пожалеете. — Теперь уже в его бесцветных глазах прежняя, дурашливая вкрадчивость сменилась холодной жестокостью.
— Пошел вон, — проговорила она сквозь зубы, но таким вибрирующим от напряжения тоном, что он тут же убрал руку и отступил. Не оглядываясь, она вышла из аудитории, прошла по опустевшему этажу и, громко цокая каблуками черных сапог по каменной лестнице, спустилась на второй этаж, где находилась кафедра. — Привет, Надежда, ты уже уходить собралась?
— А что? — отозвалась лаборантка кафедры, толстая, неопределенного возраста девица в черных роговых очках, которая училась на заочном отделении этого же института.
— Давай сначала покурим, — Наталья откинула прядь волос и принялась рыться в своей сумке, доставая сигареты.
— Давай, — охотно согласилась Надежда, чей рабочий день по большей своей части состоял именно из перекуров и чаепитий, — а ты чего так суетишься, случилось что-нибудь?
— Да вывел тут из себя один болван. — Наталья наконец щелкнула зажигалкой и, обдернув юбку, присела на край стола. Жадно затянувшись, она выпустила струю тонкого ароматного дыма куда-то в потолок.
Надежда позаимствовала сигарету из пачки «Салема» и неторопливо закурила.
— Рассказывай.
Они с Натальей как бы дополняли друг друга — если одна была стройной, нервной и импульсивной, то другая — толстой, спокойной и невозмутимой. У одной отбоя не было от поклонников, другая, казалось, уже смирилась со своей участью умереть старой девой. И именно из-за того, что им нечего было делить, девушки дружили и были весьма откровенны друг с другом.
— Я сегодня принимала зачет на факультете АСУ, а там в одной моей группе есть студент — тупая такая, самодовольная ряха, который ну ни черта не знает. Я уже ему поставила тройку, чтобы только его больше не видеть, тем более что экзаменов у них летом не будет. Так представь себе, этот хам самым наглым тоном предложил прямо сейчас сесть в его тачку и съездить в «Трактир на Клязьме» отметить!
— Как его фамилия? — заинтересовалась Надежда.
— Борисов.
— Александр?
— Да, а ты откуда знаешь?
— Ну, это известная личность, все время на темно-синей «девятке» подъезжает. А что ты ему ответила?
— Послала куда подальше, разумеется, — Наталья загасила сигарету и, подойдя к зеркалу, висевшему на боковой дверце шкафа, поправила волосы.
— Правильно, хотя это и опасный тип. Говорят, что он связан с местной мытищинской группировкой.
— Ну, а у нас-то он что делает? Зачем ему этот факультет?
— Вот ты бы его и спросила об этом… за ужином.
Обе улыбнулись. Наталья уже успела надеть элегантное, темно-серое пальто и теперь старательно расправляла волосы над поднятым воротником. В этот декабрьский день стояла очередная слякотная оттепель, пахнувшая вовсе не весной, а какой-то кислой унылостью. В такие дни она ходила без шапки, распустив волосы по плечам и держа руки в карманах.
— Ну, ты идешь? — Она оглянулась на Надежду.
— Иду, только кафедру проветрю. А то завтра шеф опять будет скулить: «почему курили, почему курили?»
Девушки закрыли кафедру, спустились на первый этаж, оставили ключ на проходной и, выйдя из института на улицу, распрощались. Надежда жила в поселке рядом с железнодорожной станцией, а Наталья — на противоположной стороне, в двадцати минутах ходьбы от института. Часы над входом показывали четверть седьмого, и было уже совсем темно, но уличные фонари, разбросанные между корпусами, почему-то еще сохраняли недружелюбный и сумрачный вид.
Не успела Наталья сделать несколько шагов, петляя (словно заяц, подумалось ей) между съежившимися и почерневшими от дождя сугробами, как поскользнулась и, едва не сломав каблук, ступила в огромную, грязную лужу. Результаты этого сказались почти сразу же — ее далеко не новые, но сохранявшие былой отпечаток элегантности сапоги, с легкостью пропускали воду. Пробираясь по раскисшей от снега дорожке, пролегавшей между остатками соснового бора, она уже чувствовала, как неминуемо наползает то мрачное, похожее на густой туман настроение, пленницей которого она все чаще становилась в эти дождливые предновогодние вечера.
Какими надуманными сейчас вспоминались ей все те размышления о счастье, которыми она пыталась заполнить чистые листы своей будущей диссертации, каким недостижимым казалось это великолепное чувство гармоничной полноты жизни в такой сырой и холодный вечер грязного подмосковного поселка, так называемого городского типа.
