Иногда Артур приезжал на день-другой просто, чтобы напомнить, что у нее есть муж, и чтобы она продолжала ждать.
Но в промежутках Этель изнывала от одиночества. Свекровь пыталась помочь ей, но Этель была слишком молода, чтобы увлечься игрой в бридж, в гости она не ходила, а посещать дискотеки считала непозволительным для замужней женщины. Она помогала вести домашнее хозяйство и проводила время в основном сидя у окна, читая и любуясь чудесным ландшафтом. Иногда взбиралась на скалы в надежде, что чистый воздух и морской пейзаж помогут ей отвлечься от мрачных мыслей. Такова была жизнь, и ей казалось, что она постепенно умирает.
Положить этому конец решила миссис Макартур. Она видела, как за год яркие голубые глаза Этель потеряли блеск и стали напоминать холодное зимнее небо, и решила, как она потом часто говорила, что-либо предпринять.
Миссис Макартур считала, что Этель нужна разрядка, и попросила Ральфа взять ее с собой на прогулки на яхте, познакомить с друзьями по спортивному клубу или повести в театр.
Ральф не выразил особого энтузиазма, но тем не менее согласился и однажды в субботу приехал в поместье и за ужином спросил Этель:
— У меня есть билеты на концерт Вивальди. Хочешь пойти?
— Я… Я не знаю… — Предложение было для нее совершенно неожиданным.
— Может, ты не любишь классическую музыку? — Ральф как бы подсказывал ей благовидный предлог для отказа. Но тут вмешалась мать:
— Ральф, ты решил за нее прежде, чем она успела подумать.
Она бросила на сына предупреждающий взгляд и ласково обернулась к Этель.
— Я советую тебе не отказываться. Нельзя все время сидеть дома.
Выходить нужно, но только не с Ральфом, подумала Этель и промямлила:
— Не знаю. Артур сказал, что сможет приехать на несколько дней перед концертом в Берлине.
— И ты поверила ему! — процедил Ральф сквозь зубы.
— Ральф? — В голосе миссис Макартур послышался гнев. Но он словно не слышал и продолжал в упор смотреть на Этель. Она не огрызнулась, не послала его к черту. Просто сидела, опустив глаза и едва сдерживая слезы.
— Я просто дурак. Прости меня, — тихо сказал Ральф, и глаза их встретились.
Этель покачала головой:
— Но ведь ты прав. Я не верю ему. Извините меня… — Она быстро встала из-за стола и вышла.
Ральф, догнав ее на лестнице, взял за руку и с не свойственной ему мягкостью еще раз извинился:
— Я не имел права так говорить. Это не мое дело.
Сама не зная почему, Этель растерялась и неожиданно для самой себя сказала то, о чем очень много думала, но что не имело отношения к данной ситуации.
— Я… думаю, это твой дом и для тебя это не очень приятно — иметь в доме чужого человека…
— Неправда, — прервал ее Ральф, — ты здесь не чужая, ты…
Глаза Ральфа искали ее взгляда, похоже, он никак не мог найти подходящего слова. Этель в недоумении смотрела на него.
— Ты жена моего брата, — наконец произнес он каким-то странным голосом, как будто напоминая об этом самому себе. — И наш дом — это твой дом.
— Спасибо, — ответила Этель, считая разговор оконченным, едва сдерживая слезы. Она высвободила руку из ладони Ральфа и побежала вверх по лестнице в спальню. Здесь она бросилась на кровать и заплакала, как ребенок, уткнувшись в подушку.
Она оплакивала гибель своей мечты, ничего у них с Артуром не получится. Не будет ни детей, ни настоящей семьи. Впереди только концерты, записи концертов, церемонии вручения наград — и все это время он будет где-то очень далеко.
Ральф прекрасно представлял себе все это с самого начала, еще тогда, когда впервые встретился с Этель. И он пытался предупредить ее об этом. Но она была либо слишком горда, либо глупа, чтобы прислушаться к его словам. А теперь слишком поздно. Проведя так немного времени с Артуром, она должна всю жизнь сожалеть об этом. И это все, что ей осталось. Все, что ждет ее в будущем.
Неужели она не заслуживала чего-нибудь лучшего?..
Мысли о прошлом не покидали Этель и в поезде. Все-таки она поехала в Корнуолл. Ральф уговорил ее сопровождать Фредди. Занятый организацией похорон, он сам не смог приехать за ними в Лондон, и, конечно, она не могла отпустить дочь так далеко одну.
— Мама. — Нетерпеливый голос Фредерики вернул Этель к действительности. — Могу я взять бутылочку кока-колы из буфета? — Фредди, по-видимому, уже не первый раз задавала этот вопрос и с испугом смотрела на мать, уставившуюся в пространство.
— Да, конечно. — Этель порылась в сумочке, нашла пятьдесят пенсов и с улыбкой наблюдала, как дочь побежала по коридору вагона.
Церемония должна была состояться на следующий день утром. Этель решила, что она останется в гостинице, а Фредди тем временем отправится с дядей в церковь. После службы они сразу же вернутся в Лондон вечерним поездом. Фредерика просила остаться в Корнуолле на несколько дней. Она говорила, что Ральф приглашал их, но Этель сомневалась, что это так. Более вероятно, что девочка сама напросилась, а Макартур просто не стал возражать.
Но даже если он в самом деле приглашал их, ни о какой задержке в этих местах и речи быть не может.
Заканчивалась еще одна глава ее жизни. Элизабет Макартур умерла, а теперь вот и Артур, остался только Ральф, который помнил ее молоденькой, слабой и глупой девушкой. Но, собственно, ведь и с ним отношения давно прерваны и вряд ли когда-нибудь возобновятся.
Теперь Этель свободна и может изменить свою жизнь. Почему только теперь? Ведь они развелись с Артуром двенадцать лет тому назад, и все же она не чувствовала себя свободной. Каждый раз на пороге близости с каким-нибудь мужчиной она отступала. Боялась еще одной трагедии. А может, утратила способность любить?
Как бы то ни было, все это время она существовала, именно существовала, одна и иногда думала, что то, что зовут личной жизнью, вообще никогда больше невозможно. А что, если теперь?..
— Ты делаешься все хуже и хуже. — Голос Фредди вновь прервал ее мысли. Этель отвернулась от окна и посмотрела на дочь.
— Хуже?
— Ты грезишь. Все время о чем-то мечтаешь.
— Ну и что? Уверена, я не одна такая. Этим занимаются многие, — сказала она с улыбкой, одновременно удивляясь тому, что в разговоре с дочерью занимает оборонительную позицию.
— Нет, другие матери этого не делают, — решительно возразила Фредди, — другие матери ругают за это своих детей.
— Возможно, это именно те матери, которые не позволяют своим детям слишком много говорить, — многозначительно заметила Этель.
Фредди сразу все поняла и скорчила рожицу. Затем горестно покачала головой, словно осознавая бесполезность попыток исправить мать.
