возвращает она.
А дальше нам просто не до разговоров.
Когда всё заканчивается, у меня фейерверк в голове. Четыре месяца без секса – у меня такое впервые.
Девушки до сих пор вешаются на меня, но я их не хочу. Никого не хочу. Только Машу. И мне почему-то кажется это неправильно, быть с кем-то ещё, пока она есть у меня.
Её нежные пальцы гладят меня по волосам и лицу. И я ловлю губами улыбку, а потом встаю и подхватываю Машу на руки, чтобы отнести в ванную. Она удивлённо вскрикивает, держась за меня.
В душе мы намыливаем друг друга и дурачимся. Я действительно чувствую себя так, будто мы вместе.
Но мы не вместе. У неё есть грёбанный Рома, которого она по какой-то причине не может бросить. Может, она любит его? Что держит с ним рядом, если не любовь?
А я так для развлечения что ли? Просто привлекательный и в какой-то мере популярный музыкант, с кем она может убегать от реальности несколько раз в году? Так выходит?
Мы обсыхаем на кровати, и я заказываю еду в номер. Маша всё-таки предлагает поправить покрывало, чтобы мы ели, сидя на нём. И пока Маша тыкает вилкой в салат, я от неё взгляд не могу отвести. На ней белый топик и чёрные трусики, взъерошенные влажные волосы рассыпаны по плечам. Вопросов не задаю, пусть сама спрашивает, если интересно.
– А вы, ребята, популярными стали… Меня тут подружка спросила, знаю ли я вашу группу, прикинь! Я сначала так удивилась, а потом поняла, что она говорит о тебе, ты у неё в любимчиках. Считает тебя секси, – она усмехается и чуть закатывает глаза.
– Серьёзно? Надеюсь, сказала ей, что ты моя фанатка, – заламываю бровь.
Маша пожимает плечами.
– А как вы вообще играть начали?
Мне нравится её интерес. И я готов отвечать на вопросы хоть всю ночь.
– Да парни выступали в «Джельсомино», как кавер-группа. Потом меня позвали. Потом репертуар стал свой появляться. Так и пошло-поехало. Ничего необычного, ничего феноменального.
Всё действительно было прозаично, но у каждой группы свой путь. Мне наш нравится.
– Интересно… Вы много добились.
Маша говорит это с какой-то грустью.
А я киваю.
– Да, только теперь мотаемся много. Вот нас в Азию зовут, по клубам выступать. Сейчас как раз думаем, когда туда ехать. Сезон скоро. Мы, конечно, в тайне всегда надеялись, что удастся подняться. Но ощущения всё равно странные. Люди покупают билеты, приходят на концерты, берут автографы… Всё как сказка какая-то… Даже не знаю, как это объяснить. Типа мы известные. Не мировые звёзды, конечно, но свой костяк фанатов имеется.
– И фанаток, которые всё отдадут за ночь с тобой.
Маша пялится на свою полупустую тарелку.
– Ревнуешь?
Она меня слегка удивляет.
– Немного, – крутя вилку в руках, отзывается Маша.
О-о! Она определённо ревнует.
«Ох, милая, я только твой…»
– Расскажи о семье? – возвращается Маша к расспросам.
Пробегаюсь рукой по волосам. Что ей рассказать? Там всё прозаично.
– Ну, я вырос на севере города в одном из спальных районов Питера. Отец умер, когда я был маленьким, не помню его совсем, если честно. Он разбился, потому что сел пьяным за руль.
К этому мужчине я никаких чувств не питал и не питаю. Он совсем не ценил мать и каждый вечер надирался с приятелями то в баре, то по квартирам. И в жизни нашей почти не присутствовал.
– Мама вышла замуж ещё раз, когда мне было одиннадцать. Дядь Дима о ней заботился, так что был полностью мной благословлён и одобрен.
Я вздыхаю, думаю о прошлом, когда у меня не было никаких проблем. Я даже не думал, что полюблю девушку, с которой ничего серьёзного не светит.
– А у тебя что? Расскажи про родных, – прошу с улыбкой.
Мне не нравится говорить о себе. Потому что ничего интересного в моём прошлом нет. Особо об этом не распространяюсь.
– Ну… мама ушла, когда мне было три, – Маша опускает взгляд на тарелку с едой. Кажется, я улавливаю гнев в её голосе. – Она была молода, и ей хотелось другой жизни. А тут я не в тему родилась. Брак с моим отцом казался ей ловушкой. – Она подавлено смотрит на меня и вздыхает. – Когда мне стукнуло девять, она вернулась. Вся больная… у неё была последняя стадия онкологии. Отец принял её, – она произносит это с большим удивлением, будто поступок отца шокирует до сих пор. – Дальше было два года мучений. Всё, что я помню: это горы лекарств и то, как она угасала. Я старалась находиться вне дома, забила все дни и вечера учёбой и дополнительными занятиями, по факту только спать приходила. А отец за ней ухаживал. Потом её не стало.
Сухие факты.
Должно быть, её папа благородный человек. И очень сильный. Слабый бы такое не потянул. Мне почему-то хочется обнять Машу. Может, даже ту маленькую девочку, задетую поступком матери, но не уверен, что ей сейчас нужна моя жалость.
– Отец растил меня вместе с бабушкой. Они были мне самой лучшей семьёй… Папа заслужил любовь, и я рада, что он по итогу встретил Ксению. Она моя мачеха, но у нас прекрасные отношения. Главное, она делает папу счастливым.
Маша снова улыбается.
– Я просто помню, какую траншею она проложила к его сердцу своими обедами. У нас просто стала появляться в холодильнике домашняя еда. Бабуля, конечно, готовила, но меню вдруг резко сменилось. И у меня лучший папа на свете, чтоб ты знал. Мне даже все одноклассницы завидовали, что он столько времени проводил со мной. По факту каждый вечер я зависала с папой в магазине.
– В магазине? А кем он работает? – спросил, раз уж Маша так разговорилась.
– Он занимается строительством и ремонтом. И у него свой магазин строительных товаров в городке. Прямо в центре. Самый крупный. Так и называется: «Богданов и Ко», хотя никакой компании у него нет. Есть несколько бригад, с которыми он сотрудничает. А это так, для звучности.
– Классно. Руками работать непросто, – замечаю я.
– Играть на музыкальном инструменте и сочинять музыку тоже непросто, – напоминает Маша.
Между нами снова молчание. Я заканчиваю обед и смотрю на неё. Замечаю, как она поглядывает на мою гитару в чехле. Та стоит прислонённой к креслу в углу комнаты.
– Ты же пишешь песни? – спрашивает Маша.
– Конечно, – киваю.
Это одно из самых моих любимых занятий: творить. А уж когда вдохновение есть, и музыка со словами сами льются из меня – это особенный процесс и
