— Да, — Егор вздыхает и уводит меня к столику в углу кофейни. Заходит за спину и отодвигает стул. — Садись уже.
Я молча подчиняюсь. Алина тем временем занимается своей работой. Быстро, складно и умело.
Егор садится напротив и откидывается назад, расстегнув пиджак.
— Это она?
Егор молча и медленно моргает.
— А вам добавить в тыквенный раф измельченных семечек? — спрашивает Алина и выглядывает из-за стойки. — Или слишком изврат?
— Добавляй.
И вновь смотрю на Егора, а он на меня.
И что-то мне не хочется переворачивать стол с криками, орать, плакать и биться головой о стену.
Я опустошена.
И даже не встречей с Алиной, которая сейчас мелит тыквенные семечки, а осознанием того, что я не живу в сказке “долго и счастливо”. И мне хочется крепко так заматериться, чтобы описать свое состояние.
— Это пиздец, Егор, — сипло шепчу я. — просто полный пиздец
Он медленно кивает и вздыхает, как усталый мишка, которому морду искусали злые пчелы.
А я перед ним — какая-то облезлая лиса, которая потеряла клочки шерсти пока бесилась в острых кустах ревности, злобы и обиды.
Глава 15. Тайна перестала быть тайной
Смотрю на высокую стеклянную кружку с рафом. Плотная пенка, а сверху раздробленные в зеленую крошку тыквенные семечки.
Какова вероятность, что Алиночка плюнула мне в кофе?
— Ты сейчас… — поднимаю взгляд на Егора. — Возбужден?
— Я со стояком всю дорогу от парковки с любопытной бабкой, — в ответ зло щурится и делает глоток из маленькой чашечки с эспрессо. — Вот и гадай теперь, на кого у меня сейчас стоит, Инга.
— А просто сказать, что это я тебя завела — не судьба?
— А ты мне сейчас поверишь?
— Поверить не могу, что я сижу тут.
— Сама напросилась.
— Конечно, я у тебя вечно виновата.
— И я не вижу, что ты сейчас довольна тем, что продавила меня под себя. Опять двадцать пять, Инга.
— Ты… просто обычный мужик, у которого встало на молодуху.
Егор оставляет чашку, оглаживает бороду, глядя на меня, и цыкает.
— Следующим шагом в нашей психотерапии будет то, что я дам тебе разрешение оприходовать эту девку? — вскидываю бровь.
Егор опять громко цыкает. Он выражает мне свое несогласие.
— А что? Ты же этого хочешь? — шепчу я.
— Нет, я этого не хочу, — цедит сквозь зубы. — Не хочу. Мне не надо от тебя разрешения на любовницу.
Опять смотрю на Алину. Занята своими делами, что-то листает в телефоне, улыбается, закусив губы и даже краснеет.
— Посмотри на нее внимательно, Инга.
— Чтобы что? Чтобы восхититься ее молодостью, гладкой кожей и оленьими глазами? И согласиться тем, что она красивая?
— Ты согласна, что она красивая?
Медленно выдыхаю. Да к черту. Даже если Алина плюнула в мой кофе, я его выпью. У меня в горле пересохло.
— Ответь на вопрос.
Делаю несколько глотков. Сладко, пряно и с нотками печеной тыквы.
— Да, — отставляю кружку с рафом и прижимаю к губам салфетку. — Красивая.
Я уже самое страшное в своей жизни услышала. Ниже падать некуда.
— Никого не напоминает? — Егор проводит пальцем по краю чашечки, не спуская с меня взгляда.
— Нет.
— Точно?
— Да что это за вопросы? — поскрипываю зубами.
— Да на тебя она похожа, Инга, — шипит Егор. — На тебя. Ты такой же ссыкухой была, когда мы первый раз встретились.
Я вновь молча перевожу взгляд на Алину, которая увлеченно пялится в смартфон, привалившись попой к стойке. Из общего у нас — только темные волосы.
— Нет, — смотрю на Егора. — Не похожа. Ты сейчас пытаешься отмазаться.
— Я тот человек, который мажется? — Егор приподнимает бровь. — Серьезно? Я говорю гоп, Инга, и прыгаю. Я вообще невероятно удивлен тем, за кого ты меня держишь.
— Ты привел меня к той, к которой у тебя…
— Во-первых, милая, — поддается в мою сторону. — По твоей просьбе, — щурится, — Во-вторых, я тебя лишил возможности жрать мне мозги с вопросами “кто она?” и возможной слежки с попытками выяснить, кто эта роковая сука.
С моим мужем всегда сложно спорить. Он в очередной раз прав. Я бы не оставила вопросов “кто она?” и самоедства.
С молодостью очень тяжело бороться на равных.
И дело даже не в гладкой коже, упругой заднице. Задница у меня тоже очень неплохо. Я за собой слежу.
Дело в самоощущении и отношении к миру. Да зассунь сейчас меня в тело двадцатилетки и это не отменит меня.
— И знаешь, — подхватывает чашечку за тонкую ручку двумя пальцами, прищурившись, — надо сказать, что это был верным решением. Ты теперь знаешь мою тайну. Теперь это не тайна, и у меня нет чувства вины, что я от тебя что-то скрываю. А раз не скрываю, то… — пожимает плечами. — Как-то все это уже не заводит.
— То есть можно сказать, что я опять все испортила? — недобро щурюсь я. — Лишила тебя флера игривости, как мама подростка?
Егор вздыхает и делает глоток кофе.
— Все, ты потерял эрекцию? — задаю я каверзный вопрос. — Остыл?
Глава 16. Сама себе враг
— Да, вопрос падает, — говорит Егор.
И вот тут я замечаю в его глазах очень нехорошую тень, которую я списывала на множество причин.
На усталость, на заботы о бизнесе, на тревоги о сыновьях.
Но сейчас я ее чувствую иначе.
Обреченность?
Тоска?
Читать про кризис мужчины в сорок лет — это одно, а коснуться его — совсем другое.
В первом случае можно поумничать, повздыхать и советы раздать.
Во втором… Во втором случае ты сама окунаешься в растерянность, недоумение и страх.
— У меня нет таких возможностей, чтобы стать молодой, Егор…
Усмехается. И это тоже очень нехорошая усмешка, которая в нем проскальзывает тогда, когда с собеседником приходит “Да что с тобой говорить? Ты меня не слушаешь?”
И он прав. Я его не слушаю, закрываюсь, выставляю иголки и хочу с ним разосраться в пух и прах, что прийти к разводу.
Но что решит развод?
Я просто хочу, чтобы ситуация рванула, ударила по голове и чтобы я преисполнилась гневом, за которым бы я спряталась как за щитом перед реальностью.
Да, я хочу гнева и ненависти. Потому что они понятны. Потому что они дадут мне право ничего не решать с моим мужем, за которого я вышла по большой любви.
Господи, да я готова сыновьями пожертвовать и их спокойствием, лишь бы не заглядывать в темные уголки Егора.
Да, он жестко рубанул правдой.
Оглушил ею. Прошелся по женскому самолюбию и гордыне, но у всего есть своя цена.
Меня всегда восхищала его честность, принципиальность и категоричность, но честным и категоричным нельзя быть только в одних вопросах, а в других — юлить и быть деликатным.
Да и деликатность тоже делает больно, если она касается такого вопроса, как секс.
Я прокрутила в голове все возможные сценарии, и во всех мы приходим к тому, что я кричу, обижаюсь и закрываюсь.
И да. Я сейчас понимаю, что лучше прямо и открыто. Если Егор смог сказать такую некрасивую о нем правду, которая повлекла и с моей стороны отвратительную честность, то он видит во мне человек, которому можно довериться и которому можно показать, что ты у края. И что нужна протянутая рука.
И у края не будешь словоблудить и подбирать осторожные речи.
И неужеля я, жена, мать и женщина проиграю фантазиям и мужскому бунту?
Моя зрелость проиграет юности? В молодости быть красивой и подтянутой — не достижение.
Моя грудь, что выкормила двух прожорливых близнецов, проиграет молодым сиськам?
Моя промежность, которую я натренировала на сжатие и разжатие, проиграет писюхе, не знавшей родов?
Моя плавность и гибкость, которую я обеспечиваю ежедневными занятиями йогой и диетами, проиграет желанию новизны?!
То есть какая-то сучка за стойкой в кофейне может милой улыбочкой взбудоражить моего мужа, а мне легче с этим согласиться, поплакать и постенать о несправедливости этого мира?
